ДМБ 1996 - Никита Киров
Шустрый распрощался и пошёл через дорогу, по пути что-то напевая.
Это Борька Шустов, родом из посёлка близ Химкомбината, весельчак, с которым не заскучаешь. До армии его даже не знал, никак не пересекались, ну а во время боёв мы все увидели, чего он стоит.
Да там про всех это сразу понятно было, в таких условиях это хорошо видно. Поэтому и держались друг друга, пока не вернулись на гражданку.
Только что же пошло не так, что все разошлись? Не из-за того ли, что я уехал?
— Я на колёсах сегодня, — Царевич взмахнул ключами. — Подбросить могу.
— Поехали, — согласился я.
Он ездил на «Ниве», которая досталась ему от родного отца. Бежевая трёхдверная модель, самое то гонять по нашим разбитым дорогам или выезжать на природу.
Царевич сел на место водителя, завёл двигатель и включил печку, чтобы в салоне прогрелось. Вскоре стало тепло. А тачка всё та же самая, как я помнил: и розочка под набалдашником из оргстекла на рычаге переключения скоростей на месте, и даже рыбка из капельницы, висящая на зеркале заднего вида, никуда не делась. И аудиокассеты в бардачке всё те же, только наши исполнители, иностранных Царевич не слушал никогда.
— Ну хоть договорились, — сказал он, глядя вперёд. — Ты так-то удивил, Андрюха.
— В каком смысле? — спросил я.
— Да разговор так вёл уверенно, — Царевич пожал плечами. — Они аж задумались. Причём не как Газон говорит, когда грузит, а капитально так вышло. Я-то поначалу, когда они встали перед нами, чёт даже оробел. Думаю, чё и делать. Афганцы же, не братва какая-то.
— Хорошо всё будет, Руся. Не забивай голову. Да и чтобы ты оробел? — я усмехнулся. — На тебя тогда «духи» автоматы наставили, мочить хотели, а ты даже не вздрогнул.
— Я это только потом понял, когда они ушли, — признался он. — До этого всё как в тумане. Да и перед вами стыдно было бы сдрейфить.
Руслан Царёв — единственный из всей семёрки, кого я знал до армии. Мы даже учились в одной школе, но приятелями не были. Приобщались потом, в учебке.
Сказал бы даже, что стали лучшими друзьями. И когда я уехал, с ним созванивались чаще всего… до самого его конца.
Я посмотрел на него, потом на себя в зеркало в отражении бокового окна. Нет, так как тогда уже не будет. Может, это не для меня второй шанс, но и для других тоже?
— Так на железной дороге и работаешь? — спросил я.
— Ну да, — он покосился на меня с удивлением. — Со вчерашнего дня ничего не изменилось, сам понимаешь, — Царевич хмыкнул. — Тоже к нам хочешь? Так с батей поговори, сразу устроит.
Он поглядел в зеркало, пропустил чёрный джип и принялся выезжать на дорогу.
— Считай, мне сейчас платят восемьсот пятьдесят тысяч, — нахваливал он, — и получку на железке почти не задерживают. И дают деньгами, а не водкой или сахаром. И с первого месяца, прикинь! Но мозги выносят — похлеще, чем в армии, — Руслан засмеялся. — Мужики говорят, что железка — наполовину армия, наполовину тюрьма, только домой вечером отпускают и оружие не дают.
— Подумаю.
Царевич большим пальцем вдавил кассету в магнитолу, нажал на «Play» и убавил звук.
— Сирота казанская, — тихо запел Расторгуев из Любэ.
— А Шопена когда видел? — тут же спросил я.
— Вот сразу вспомнил, как песня заиграла, — Царевич хмыкнул. — Неделю, наверное, назад, или все две. Надо нагрянуть, проверить. А то, наверное, последние штаны опять отдал. Он такой кадр, что может…
«Нива» встроилась в поток. Мимо проезжали иномарки, в основном старые, среди них было много праворульных японок. Автобусов уже нет, но один раз на Ленина мимо нас проехал троллейбус. Время позднее, но фонари на улицах не зажигались — у города были огромные долги перед энергосетями, и свет жгли только рядом с администрацией и вокзалом.
Но в окнах домов горели лампы, люди приходили с работы и ужинали. Рабочих мест в Тихоборске мало, почти всё разорилось, город держался только на железной дороге, речном порте и химкомбинате, но на нём зарплаты задерживали по полгода. Ну и мясокомбинат неподалёку хоть как-то работал, правда, там до сих пор выдавали получку продукцией.
Кто там не работал, прорывались кто как. Кто ездил челноками, кто вязал носки на продажу, кто занимался частным хозяйством на даче, кто таксовал. Ну а кто шёл в бандиты.
Вот сидел я, смотрел в окна на силуэты домов в темноте и вспоминал, что творилось здесь во времена моей молодости. Это странное ощущение, будто впервые здесь. Конечно, пройтись бы здесь при свете дня, потому что в темноте город совсем незнакомый, забылся, будто совсем другое место.
С другой стороны — мы вернулись совсем недавно, и уже тогда многим из нас казалось, что за эти два года то ли город стал чужим, то ли мы сами…
В любом случае, пешком дорогу домой я бы нашёл. Только вечерами ходить одному пешком было не принято, было очень легко нарваться на кого-нибудь.
Но всё же свет на улицах был, в основном у круглосуточных киосков, где можно было купить не только жвачку, шоколадку или колу, но пиво и сигареты. Причём это продавали даже школьникам, по записке от родителей или вообще без неё.
Да и если мне не изменяет память, в 96-м ещё не было запрета на продажу водки в таких киосках. Хотя там палёнка, конечно. Но всё равно покупали.
— Славу Халяву сегодня видел? — спросил я.
— С похмелья болеет, — Царевич нахмурился. — Днём дрыхнет, ночью веселится — фиг когда застанешь. Один фиг здесь торчит, отец его в Москву так не отправляет. Вот и страдает хернёй в своих клубах да кабаках.
— Надо бы его навестить, — сказал я. — Поговорить, заняться, чтобы за ум брался. Он же меня тогда на себе тащил, помнишь?
— Помню, — Царевич оживился. — Сходим, только за. К Толе Самовару бы ещё зайти. К нему никто из пацанов после дембеля не заходил, кроме меня, — взгляд стал укоризненным.
— Сходим, — твёрдо сказал я.
— Ладно, я завтра на смене, тогда… кстати, я всё хотел спросить… сука, — выругался он, заметив во дворе впереди знакомую машину. — Нет, давай лучше в другой раз, брат. Поеду-ка я, а то как его увижу…
Он остановился у детской площадки.
— Ладно, увидимся, Руся, — я пожал ему руку и вышел из машины. — Рад был снова тебя увидеть, — я захлопнул дверь.
Царевич выпучил глаза, но решил не задерживаться. «Нива» торопливо уехала. Я посмотрел ему вслед, всё пытаясь приноровиться к тому,
