ДМБ 1996 - Никита Киров

Но это не значит, что у них нет своих проблем. И почему он так быстро уехал из этого двора, я вспомнил сразу…

Мать Царевича жила в соседнем от меня доме, но сам Руслан ездил к ней, только когда там не было отчима. Сегодня тот дома, видно по дорогому чёрному джипу у подъезда. Хотя он обычно живёт за городом, отгрохал там себе двухэтажный особняк, но мать Руслана туда не перевозит. Она до сих пор живёт здесь, в старой квартире.

Непростая у них ситуация. Отец Царевича погиб в Афгане ещё в первый год войны. Мать Руслана через пару лет вышла замуж за его сослуживца, который демобилизовался и переехал в Тихоборск. Фамилию первого мужа не стала менять, так и осталась Царёвой, и Руслан тоже.

Сначала всё шло хорошо. Отчим устроился работать инженером на химкомбинат, а у Руслана родился младший брат Тимур. Соседи завидовали им всем, ведь и дети умные, и мать красивая, и глава семьи непьющий, работящий, на хорошей должности сидит.

Но в начале 90-х всё изменилось. Отчим на фоне происходящего в стране вспомнил свои корни. Он стал чаще говорить на родном языке, начал молиться, хотя до этого верующим не был, занялся бизнесом, который явно был не совсем легальным.

Вскоре отчим Царевича — Султан Темирханов — стал очень влиятельным членом местной чеченской диаспоры. И как говорят в городе, он активно поддерживал разные контакты со своими родичами в Чечне, которые при генерале Дудаеве очень сильно поднялись.

Можно даже не говорить, что вернувшийся с войны Царевич со своим отчимом общаться перестал. Хотя мы знали, что это Султан вытащил тогда пасынка, а заодно и нас из плена. По просьбе матери, не иначе.

Ситуация — даже в кино такого не показывают.

Так что звать Царевича пить чай бесполезно — не пойдёт, он не хочет пересекаться с отчимом. Но мы с ним увидимся скоро, как и с остальными. Пока же я прошёл мимо джипа Султана, смерив ждущих внутри охранника и водителя внимательным взглядом, и зашёл в дом.

Ну а сейчас меня ждёт встреча с собственным отцом, с которым за всю жизнь никогда не говорили по душам.

Глава 3

Подъезд у нас чистый, и даже лампочки целые, правда, свет включали не на постоянной основе, впустую не жгли. До появления домофонов в наших краях ещё далеко, но замок на подъездной двери спасал от посторонних компашек, которым теперь приходилось искать другие места для посиделок, песен под гитару и распития пива.

Поднялся на третий этаж, ключ достал по пути на автомате и открыл смазанный замок. Дверь деревянная, двойная, внешняя достаточно крепкая. Времена неспокойные, уже во всём подъезде почти не осталось одиночных дверей, открываемых внутрь, которые можно открыть одним удачным пинком.

Открыл и почувствовал, как защемило внутри — впервые вернулся домой с того самого дня, когда уехал. А ведь батя не знает, что я уезжал, я ему даже не сказал, потом только позвонил, со станции.

Вообще, мы с ним мало говорили. Так уж вышло, что в раннем детстве я его почти не видел — родители разошлись, когда я был совсем мал. И только когда мамы не стало, отец взял меня к себе. К тому времени он развёлся во второй раз и жил один, детей от второго брака не было. Вот и забрал меня к себе. Воспитывал сурово, но зато не пришлось жить в детдоме, как Шопену.

Я вошёл в прихожку, стянул ботинки и поставил их на полку. Куртку повесил на вешалку, вмонтированную в стену, положил ключи на тумбочку, где ещё стоял телефон — красный, дисковый.

Помню, как мы с мужиками на работе смеялись, когда к нам приходили устраиваться пацаны лет восемнадцати, выросшие уже в современное время в обнимку с гаджетами. Половина из них никак не могла дотумкать, как пользоваться такими старыми аппаратами…

На кухне свет выключен, он горел только в зале и в туалете, там журчала вода из крана. Я прошёл в комнату и огляделся. Всё слишком знакомо, будто только сегодня ушёл.

Пол без линолеума, внизу только потёртый ДВП, на который положили красный ковёр. Отец всё хотел постелить новый линолеум, но никак не доходили руки. В этот раз помогу, конечно.

Телевизор, стоящий в углу, включён, по нему показывали старый фильм «Сибириада». В правом верхнем углу виден знак телеканала: цифра 1 и буквы «ОРТ». На окне за тюлем видно запотевшее окно с балконной дверью.

Над диваном висел ещё один ковёр, расписной, с оленем. У стены стоял стол, на нём — печатная машинка, в которой виден исписанный наполовину лист. В массивной стеклянной пепельнице ещё дымил окурок.

Напечатанные листы лежали рядом, на некоторых видны пометки от руки. Даже никогда не интересовался, что отец печатал каждый вечер, но подглядывать не стал — пусть потом сам расскажет и покажет.

Дверь в мою комнату закрыта, но не до конца, сверху висела старая чёрная футболка.

Вот я и дома.

— Чай кипячённый, — раздался голос за моей спиной и кашель.

Отец прошёл мимо и сел за стол к своей машинке. Я же просто рухнул на диван. Как всё это одновременно неожиданно и обыденно.

Вот когда отца не стало, порой оставалось ощущение, что вот-вот он зайдёт в комнату, откашляется, бросит что-нибудь в своей немногословной манере и снова сядет за свою печатную машинку, и скоро она начнёт щёлкать.

Да, это ощущение оставалось надолго, но я всегда знал, умом понимал, что так не будет.

А вот сейчас это вижу вживую.

Но стоит ли удивляться? Когда уже повидал Царевича, Шустрого и Газона, молодых, живых и здоровых?

Вот и отец жив. И в этот раз нам будет что обсудить, уже не будем вести себя, как чужие люди.

— Сам-то чай будешь? — спросил я.

Батя задумался, затянулся сигаретой, с которой вышел из туалета, и затушил её в пепельнице. На нём старый турецкий свитер, на лбу очки, за ухом карандаш. Лоб морщинистый, в волосах и усах видна седина, руки широкие и крепкие, тёмные, будто машинное масло въелось в кожу навсегда. Он мастер ремонтного цеха, знает тепловоз по винтику, почти целиком перебрал его руками.

Наверное, ему тоже сложно общаться с молодёжью, особенно когда всю жизнь был неразговорчивый. Я сам-то порой, когда был в возрасте, ловил себя на мысли, что совсем не понимаю, о чём лопочат эти