Последний Герой. Том 5 - Рафаэль Дамиров

Я изложил Грачу план. Он молча слушал, потом покачал головой.

— Блин, Макс, рисково.

— А другого пока нет. Вот предложи ты мне такой вариант, чтобы мы с тобой сидели, смотрели футбол, пили пивко с раками, а дело бы само делалось — я бы только «за» был. Но пока что имеем, то имеем.

* * *

— О, Максим! Здорово! — Тимофей Кузьмич стоял в проёме своей дачной двери, в старом свитере, с прищуром от света. — А ты… ты уже вернулся? Ты же прощался, говорил — надолго уезжаешь куда-то.

— Да вот, решил остаться, — улыбнулся я. — А ты что, не рад?

— Да, конечно, рад, — дед оживился. — Мне-то вообще тут одному тоска смертная. Мы с тобой ещё и за грибочками сходим. Сейчас сезон — то ли начался, то ли уже заканчивается, но они ещё есть. Я баньку сегодня натоплю, у меня как раз наливочка на вишне поспела.

Тут он сглотнул и перешёл, наконец, к главному:

— А… где машина моя? Ну, то есть, теперь твоя. Где «Москвич»?

— Да забарахлил маленько, в ремонт отдал, — сказал я, стараясь, чтобы ответ прозвучал буднично.

— А, ну это доброе дело. Ты его береги.

— Конечно, Кузьмич. Как родного сына, — отшутился я, а про себя подумал: надеюсь, те шабашники на нелегальном СТО в гаражах, куда Грач по моей просьбе увёз автомобиль, действительно спецы, а не бухие рукожопы, как половина таких «самозанятых». Табличку новую повесили — «мастерская», а суть та же, что и тридцать лет назад.

— Ну так что, баню топлю? — спросил Кузьмич.

— Топи, отец, топи.

Я присел на диван и прищурился:

— Слушай, а ты про себя-то ничего толком не рассказываешь. Только, вижу, глаз у тебя опытный, наметанный, как у…

— Как у кого? — тут же прищурился дед.

— Ну… как у партийного работника или председателя колхоза, — хмыкнул я.

— Бери выше, — Кузьмич выпрямился, как на построении, и с каким-то мальчишеским азартом выдал: — Я в органах работал.

— Да ты что? — удивился я. — Милиционером, что ли?

— На, смотри, — он распахнул шкаф, достал оттуда китель с майорскими погонами КГБ. — Видал? — он бережно стряхнул с лацкана пылинку. — Эх, вот было времечко…

— О, ни фига себе, — я уставился на китель. — Ты что, лётчик был?

— Тьфу ты, Максимка… — фыркнул он. — Какой лётчик? Это ж комитет государственной безопасности, — сказал с гордостью, наставительно потрясая морщинистым пальцем.

— А, ну я не сильно разбираюсь, — прищурился я, но улыбка у меня была та ещё.

— Да всё ты разбираешься, — усмехнулся он. — Я ещё в прошлый раз, как ты тут появился, сразу понял, кто ты.

— Но ведь ты меня не выдал, — сказал я. — Сделал вид, что не знаешь.

Он медленно, важно кивнул, словно генерал, принимающий парад.

— Так учили. Хочешь — сам расскажешь. Не хочешь — я и так узнаю.

— И кто же я? — я улыбался, но внутри уже готовился к ответу.

— Яровой Максим Сергеевич. Лучший сыскарь в Новознаменске. Нынче, правда, опальный и в розыске, — произнёс он, будто приговаривая.

— Ого… Ну ты, Кузьмич, даёшь.

— А то. Я хоть и старый пень, но нюх не потерял.

— Вот это хорошо, — кивнул я. — А с нынешними коллегами своими… ну, бывшими, ты связь держишь?

— В каком смысле?

— Ну, контакты есть?

— Конечно, имеются. Куда ж их деть, не протухли. А что?

— Ну, слушай тогда… — сказал я, и, опершись локтем на стол, начал рассказывать.

* * *

Телефон зазвонил так настойчиво, будто ему было глубоко плевать на то, что я только несколько часов назад вылез из бани Кузьмича, где мы налегли на его вишнёвую наливку, душевно поговорили «за жизнь» и за всё прочее. Голова гудела, как трансформаторная будка, подушка липла к лицу, а руки норовили вцепиться в одеяло и не отпускать его. Но привычка выработана годами службы: одна рука машинально потянулась к телефону, вторая — нащупала пистолет под кроватью.

На экране высветилось: Оксана. Ну и кому бы ещё понадобилось меня так рано дёргать?

— Да… — промычал я, не особо утруждая себя оживлённым тоном.

— Макс, всё-таки Бульдог одумался, — без предисловий сказала она.

— Неужели? — зевнул я, потирая виски.

— Угу. Сметанин лично мне звонил. Извинялся за моего сотрудника… ну, то есть за тебя.

— Ну, ясное дело… — хмыкнул я, устраиваясь поудобнее. — И-и?

— Так вот, — продолжала Оксана, — сказал, что всё выяснил. Что у следствия теперь другие, диаметрально противоположные версии, не связанные с тобой. Ты больше не в розыске. Сказал, что ему нужны твои показания. Как свидетеля. Просил, чтобы ты с ним срочно связался.

— Понятно… — промычал я.

— Макс, — в голосе её появилось напряжение, — ты что, не рад?

— Да рад, конечно, рад, — отозвался я, хотя, единственное, чему бы я был сейчас действительно рад — это возможности не отрывать головы от подушки и пойти досматривать сон.

— Ну так свяжись со Сметаниным, дай показания и выходи на работу. Хватит прохлаждаться. Тут у нас такое творится — без тебя зашиваемся. Ещё и Мордюкова нет, он-то, по твоему, между прочим, совету с давлением в госпиталь слёг, прячется от проверки.

— А что, проверка не уехала ещё?

— Завтра последний день. Потом справку разгромную накатают по результатам, а нам всё это разгребать. Выговоров, как собакам блох, навешают. Задолбали, не дают работать, — процедила она сплошным текстом.

Возмущенно, но как-то привычно, можно даже сказать — мотивирующе.

— Ну, система — она такая, — вздохнул я. — Сколько ни работай, хорошим не будешь.

— Всё, Макс, давай, до связи. Скоро увидимся. Ух! Как же я рада, что всё так само собой разрулилось.

На это я только хмыкнул, а потом вспомнил ещё кое-что.

— Погоди… Ты с технарями из БСТМ связывалась? Узнавала?

— Да… — и она рассказала мне результат их разговора.

— Спасибо, Оксан, пока.

— Ты, главное — свяжись с Бульдогом.

— Свяжусь, свяжусь…

Я отключил звонок, опустил