Господин Тарановский - Дмитрий Шимохин

Через полчаса они спустились в нашу лощину. Очир и два его телохранителя. Усталые, покрытые серой пылью дорог, но с живыми, веселыми глазами.

— Курила или теперь тебя звать Белый Нойон! — расплывшись в улыбке, Очир шагнул ко мне. Мы крепко обнялись.

— Добрался, бродяга, — я хлопнул его по спине. — Где твои люди?

— За перевалом, — молодой сотник махнул рукой на запад. — В том самом распадке, где вы прятали своих коней. Я привел сотню.

— Спасибо, — кивнул я.

— Это только начало, — Очир жадно припал к фляге с водой, затем продолжил: — Главные силы — весь хошун — уже в седле. Но им нужно время. Дней десять. А моя сотня готова резать глотки уже сегодня.

Мы прошли в подвал где мы и перекусили.

— Слушай, — я развернул карту. — У нас проблема. Мои «драгуны» — отлично справляются, но слепые. Мы не знаем, где идут конвои, пока не наткнемся на них.

Глаза Очира хищно сузились.

— Мы станем вашими глазами, Нойон. Мои люди рассыплются по степи. Мы найдем их обозы. Мы загоним дичь, а твои волки ее загрызут.

— Договорились, — я сжал его руку. — Согласуй все с Левицким, он командует драгунами.

Молодой нойон кивнул, развернулся и, не теряя времени, начал карабкаться обратно по тропе.

Охота началась.

Следующие десять дней слились в одну сплошную, серую полосу, прошитую вспышками выстрелов.

Жизнь гарнизона вошла в жесткий, рваный ритм. Мои «драгуны» под командованием Левицкого и Сафара уходили в степь. Теперь они не были слепыми котятами. Разведчики Очира вели их безошибочно, как гончие выводят охотника на зверя.

Каждое утро приносило вести о новых успехах. Сожженный фураж. Перехваченный конвой с порохом. Угнанный табун мулов.

Тэкклби бесился. Его армия, запертая в траншеях, оказалась в странном положении: они осаждали нас, но сами боялись высунуть нос из лагеря.

Англичанин огрызался полевыми шестифунтовыми пушками, сведенными в две батареи по флангам, не давали нам покоя.

Сильных разрушений эти «хлопушки» причинить не могли — стены легко держали удар легких ядер. Но канонада то затихала, то принималась с новой яростью, методично обстреливать. Убить не убьют, но нервы вымотают. Мы жили в состоянии постоянного, рваного напряжения.

Это было шаткое равновесие. Мы пускали врагу кровь, но он все еще был слишком силен.

А на двенадцатое утро земля задрожала.

Проснулся я от того, что с потолка подвала посыпалась пыль. Гул шел не сверху, от разрывов, а снизу, из глубины недр, и тут же побежал на стену.

Горизонт исчез. Вместо него поднималась бурая стена пыли, закрывающая солнце. Она ползла на цинский лагерь, как живое цунами. И в этом мареве, сверкая наконечниками пик, двигалась сила.

Тысяча всадников.

Главные силы хошуна пришли. Теперь степь вокруг города принадлежала нам. Кольцо блокады было прорвано окончательно — теперь уже мы блокировали их.

К полудню лагерь союзников развернулся в степи, нависая над позициями Тэкклби гигантским полумесяцем. Цинские солдаты спешно разворачивали пушки в тыл, углубляли траншеи. Они оказались между молотом и наковальней.

Вечером того же дня в мой штабной подвал спустились гости. Они прошли пешком по нашей тайной тропе, ведомые людьми Очира.

Подвал сразу стал тесным. Он наполнился шумом, гортанной речью, запахом полыни и старой кожи.

Это были нойоны — главы родов. Суровые мужчины в богатых халатах поверх кольчуг. Они смотрели на нас с уважением, но и с чувством собственного превосходства.

Старший из них, старый воин со шрамом через всю щеку, подошел к карте и с размаху ударил по ней кулаком.

— Чего мы ждем, Белый Нойон⁈ — прорычал он через Сафара. — Враг окружен! Они напуганы! Давай сигнал!

В подвале поднялся одобрительный гул.

— Да! Атакуем на рассвете! — поддержал другой, молодой, звеня серебряными ножнами. — Мы ударим с тыла, вы — из города! Сметем их!

Они были пьяны своей силой. Они видели лагерь врага внизу и считали, что победа уже в кармане. Для них война была простой: навалиться лавиной и рубить бегущих.

Переглянувшись с Левицким, тихо, но твердо я произнес:

— Нет.

Нойоны замерли.

— Нет? — переспросил старик, сузив глаза. — Ты отказываешься от победы? Нас — полторы тысячи! Это — всего лишь китайцы!

— Нет. Я отказываюсь от бессмысленных жертв, и мертвых друзей.

Разлилась тишина, в которой монголы пытались осмыслить мои слова.

— Ваша ярость достойна песен, нойоны. Но война с европейцами — это непросто. Посмотрите туда. Они окопались. У них траншеи. У них винтовки «Энфилд», которые убивают на восемьсот шагов. А еще у них картечь.

Нойон нахмурился. Не давая ему возразить, я продолжал:

— Твоя конница — это лавина. Но если лавина ударит в скалу, скала устоит. Пока твои батыры доскачут до окопов, половина останется лежать в траве. Вы хотите положить цвет хошуна в одной атаке? Хотите, чтобы завтра в каждой юрте завыли вдовы?

Монголы молчали, тяжело сопя. Гордость жгла их, но спорить с очевидным было трудно.

— И что ты предлагаешь? — глухо спросил Очир. — Сидеть и смотреть друг на друга?

— Мы ждем, — твердо сказал я.

— Чего?

— Молот.

Монголы недоуменно переглянулись.

— Вы заперли их. Вы не дадите им уйти. Но чтобы разбить этот орех, мне нужен тяжелый молот. — Мы ждем еще пару дней. Продолжайте блокаду. Режьте патрули. Пугайте их атаками, но на выстрел пушки не подходите. Таков мой приказ.

Нойоны переглянулись. В их глазах читалось недовольство, но мой выросший авторитет, был непререкаем.

— Хорошо, — кивнул старик. — Мы подождем. Но смотри, Белый Нойон. Кровь стынет быстро. Не тяни!

Они ушли, и я остался один. Кольцо замкнулось.

«Давай, Софрон, — мысленно прошептал я. — Поторапливайся. Иначе этот котел взорвется у меня в руках».

Два дня я кормил нойонов обещаниями. Два дня я смотрел на север, в сторону гор, до боли в глазах вглядываясь в скальные пики.

На третий день, когда терпение степняков уже звенело, как перетянутая струна, наблюдатели на «Орлином гнезде» подали сигнал. Зеркало блеснуло трижды.

«Свои. Обоз».

От этой новости я не побежал — полетел на скалы!

В бинокль было видно, как по горному хребту, балансируя над пропастью, ползет длинная, извилистая цепочка.

Впереди процессии, опираясь на сучковатую палку, широко шагал бородатый человек.

Софрон.

Он сделал невозможное — прошел сквозь тайгу, перевалил через хребет и притащил людей и ценный, долгожданный