Господин Тарановский - Дмитрий Шимохин

— Понял, — усмехнулся он зубами на черном лице. — Будем жалить, как шершни.

Он повернулся к строю.

— Вперед!

Отряд беззвучно, как поток черной воды, хлынул в пролом стены. Один за другим бойцы исчезали в темноте, уходя на горную тропу. Последним, оглянувшись на застывшую у стены Мейлин, скрылся Сафар.

Через минуту шаги стихли.

Стоя у пролома, чувствуя, как на плечи наваливается свинцовая тяжесть. Самое трудное в войне командира — это ждать. Я отправил их в неизвестность, а сам остался здесь, в каменном мешке, считать минуты и гадать, сколько из них вернется назад.

Вернувшись в подвал ямэня, не мог усидеть на месте не мог. Мысленно я был там, в ночной степи, вместе с моими людьми.

Начались часы изматывающего, липкого ожидания.

Днем со стороны равнины доносились редкие, глухие выстрелы — ветер рвал звук, и понять, кто стреляет и в кого, было невозможно. Эти далекие хлопки били по нервам сильнее, чем близкая канонада. Мышляев и Тит ходили чернее тучи, отводя глаза. Каждый понимал: если отряд погибнет, город обречен.

На рассвете следующего дня, когда небо только-только посерело, дверь распахнулась. Мы завтракали, когда в подвал буквально ввалился казак из отряда Левицкого. Грязный, потный, но с глазами, горящими безумным азартом.

— Победа! — выдохнул он, срывая шапку. — Ваше высокоблагородие! Взяли! Караван взяли!

Я вскочил, опрокинув стул.

— Что взяли? Много? Наши целы?

— Обоз с провиантом! Большой, верблюдов восемьдесят! Владимир Сергеевич велел передать — люди нужны! Срочно! Помочь тащить!

Силинцзы взорвался ликованием. Весть о еде, пролетевшая по улицам быстрее пожара, подняла людей лучше любого приказа.

По моей команде десятки, сотни людей — бойцы из гарнизона, свободные от вахты, женщины, подростки, даже старики, способные стоять на ногах, — высыпали из города.

Поднявшись на гору, через которую мы устроили нашу тайную тропу, я присвистнул от удивления. Картина, открывшаяся мне, была достойная кисти баталиста.

Верблюды и тяжелые телеги остались внизу, в нашей скрытой «зеленке» у подножия. Поднять животных по отвесным кручам было невозможно. Но город хотел жить.

По всему горному склону, от самого низа до пролома в стене, выстроилась живая цепь. Гигантский муравейник. Люди, цепляясь ногами за камни, передавали тяжелые мешки из рук в руки.

— Раз-два, взяли! — доносилось снизу.

Тяжелые тюки ползли вверх, как по конвейеру. На самых крутых участках, где передавать было нельзя, мешки обвязывали веревками и тянули вверх.

Это был каторжный труд. Но никто не жаловался. Люди тащили на своих горбах жизнь.

Решив лично оценить добычу и разобраться с пленными, я подошел к нашим веревочным лестницам и спустился вниз, к подножию.

В долине, в густой тени деревьев, сбившись в кучу, стояли животные — десятки флегматичных двугорбых верблюдов и выносливых мулов. Вокруг них, под прицелом моих «драгун», на коленях сидели погонщики-китайцы. Они тряслись от страха, закрывая головы руками, ожидая неминуемой казни.

Ко мне подошел Сафар. Лицо его было серым от пыли, но довольным.

— Кто такие? — кивнул я на пленных. — Конвой был?

— Никакого конвоя, — усмехнулся Сафар, вытирая нож о штанину. — Охрана сбежала после первых выстрелов. Это не солдаты. Это обычные наемные торговцы. Везли рис и гаолян на продажу в цинский лагерь. На свой страх и риск.

Я посмотрел на трясущихся китайцев, и в голове мгновенно созрел план.

Просто ограбить их — это решение на один день. И я знал: там, где не бессильна армия, всегда пройдет осёл, груженный золотом.

— Скажи им, чтобы встали, — приказал я Хану, который спустился со мной. — Мы не воюем с торговцами. Мы им платим.

Хан перевел. Китайцы несмело подняли головы, не веря своим ушам.

Я подозвал Тита.

— Отсчитай старшему каравана пять слитков.

Тит, кряхтя, развязал пояс и вынул тускло блеснувшее золото. Глаза старшего погонщика, старого морщинистого китайца, полезли на лоб. Он ожидал сабли по шее, а получил состояние.

Нужно было закрепить успех.

— Слушай меня внимательно, — сказал я, и Сафар начал переводить, старательно выговаривая трудные китайские слова. — Ваша торговля с Цинами закончена. Теперь вы работаете на меня.

Китаец закивал, как болванчик, сжимая золото в грязных пальцах.

— Я плачу вдвое больше, чем Ишань. Золотом. Сразу. Доставка сюда же, в эту лощину. Раз в три дня, под покровом ночи. За верность — станете богачами. Ваши внуки будут жить как мандарины.

Затем тихим, угрожающим голосом прорычал:

— Но за предательство… Если приведете хвост или болтнете лишнего…

Я многозначительно посмотрел на Сафара. Тот, поняв знак, лениво подбросил в руке нож и с хрустом вогнал его в деревянную луку седла.

— … мои люди найдут вас. Найдут ваши семьи. И тогда золото вам не поможет. Как вам сделка?

Китайцам сделка понравилась. Еще бы! Жадность боролась в них со страхом, и жадность, подкрепленная видом золота, побеждала. Перепуганные и обрадованные одновременно, они наперебой клялись в верности, кланяясь до земли.

— Идите с миром, — махнул я рукой. — И помните: через три дня.

Мы отпустили их, оставив им верблюдов, но забрав весь груз.

Покончив с этим, я вернулся наверх, к пролому. Работа там подходила к концу. Последние мешки переваливали через гребень стены и исчезали в городских складах.

Мышляев стоял с грифельной доской, деловито подсчитывая добычу. Его губы беззвучно шевелились.

— … двести тридцать восемь, двести тридцать девять… — бормотал он, ставя очередную галочку.

Сгорая от нетерпения, я подошел к нему.

— Ну что?

Он поднял на меня сияющие глаза.

— Тысяча сорок два мешка, Владислав Антонович! В основном гаолян и чумиза, но есть и рис, и даже немного соленой рыбы!

— Отлично, — сказал я, глядя на уставших, грязных, но счастливых людей, валившихся с ног от усталости.

Врагу была пущена первая кровь. Голод, который уже тянул к нам свои костлявые пальцы, получил пинок и отступил в тень.

Мы могли дышать. И мы могли воевать дальше.

Прошло два дня с первого выхода «драгун». Левицкий докладывал, что они щипают врага, но действуют вслепую, наугад.

На третий день в штаб вбежал вестовой.

— Ваше благородие! На тропе движение! Трое. Пешие. Идут открыто, машут шапками.

Мы поднялись к пролому. По той самой узкой тропе, где мы таскали мешки, карабкались три фигуры. В запыленных халатах, без коней.

В переднем я узнал походку.

— Не стрелять! —