Гнев Несущего бурю - Дмитрий Чайка
Мастера молча зарядили лук, который называли баллистой, камнем размером в кулак, и метнули его на пару сотен шагов. Кноссо увиденное понравилось, тем более что конструкция этой самой баллисты оказалась довольно проста. Те же воловьи жилы, как и в камнеметах, ручной ворот и стопор. Понятно и просто. А горшки с маслом они уже метали не раз, это дело знакомое.
— Вы, господин, — придушенным шепотом произнес вавилонянин, — с шарами этими будьте аккуратней. Не то сгорите к демонам!
— Это же просто масло со смолой? — недоуменно посмотрел на него Кноссо.
— Не совсем, — криво улыбнулся вавилонянин, и в глазах его появилась тень непонятной наварху тоски. — В этих горшках заключен дух огня. Когда я извлек его, то сразу заточил в глиняный шар. Медлить с этим нельзя, иначе он тут же улетает в небеса. Поверьте, гореть будет куда сильнее, поэтому трут нужно поджигать прямо перед выстрелом.
— Давай-ка попробуем, — решительно сказал Кноссо, а когда выстрел состоялся, пришел в неописуемый восторг. Вавилонянин смешал привычное масло, смолу, ладан и паклю с какой-то резко пахнувшей дрянью, которая горела таким жарким пламенем, что даже отчаянный критянин самую малость испугался.
Он вышел из порта Энгоми еще до рассвета, ведь дни сейчас не так длинны, как пару месяцев назад. Праздник Великого Солнца, посвященный осеннему равноденствию, уже через десять дней. Кноссо выругался, вспомнив, как проиграл тогда пять драхм, которые поставил на квадригу «синих».
— Я еще отыграюсь, — буркнул он себе под нос, любуясь первыми лучами, которые окрасили горизонт в нежно-розовый цвет. Кноссо посмотрел на восходящее солнце и вопросительно повернулся в сторону кормчего. Но тот уже и сам все понял и заложил рулевое весло немного к югу. Сидон там, и на месте они будут к ночи.
Тонкий серп молодого месяца бросал на море неживые лучи своего света. Кноссо шел к цели, опираясь лишь на чутье. Он был здесь множество раз, а потому даже очертания Ливанских гор казались ему знакомыми. Они шли, точно высчитав продолжительность ночи. Беглый жрец из Вавилона уверил, что чудная стекляшка рассчитана на дюжину часов, а это сейчас ровно половина дня. Бандофор, сидящий на корме, как завороженный любовался убегающим из колбы песком, а Кноссо морщился. До рассвета всего два часа. Он должен прийти в Сидон затемно.
— Мы рядом уже, господин, — сказал вдруг кормчий. — Вон, гора приметная, как будто два рога торчат.
— И то, правда, — с облегчением выдохнул Кноссо. Для него, бороздящего волны с малых лет, великим позором стало бы провалить это дело. Не наварх он царя Энея после такого, а верблюжий кизяк.
Сидонская гавань показалась за час до рассвета. Добрые люди ночью спят, и даже самые ответственные часовые к утру начинают клевать носом. «Собачья вахта»! Эту фразу как-то бросил государь, и она мгновенно разлетелась по всем портам Великого моря. Лучше ведь и не скажешь. Самое тяжелое время, когда нужно в карауле стоять. Голова становится тяжелее свинца, и ее неудержимо клонит книзу. Это Кноссо по себе знает.
— Паруса спустить, — негромко скомандовал он. — Мачты долой.
И вроде бы не от кого таиться, а говорит наварх почти шепотом. Голос по воде далеко разносится. Мало ли чего. Вдруг кто по нужде вышел. Всполошит еще стражу.
Рукотворная сидонская гавань — это глубокий залив, отрезанный от моря широкой и длинной земляной насыпью. Он разделен на две части: военную и торговую. Оттого-то выход из гавани неширок, всего шагов в сто. Как раз чтобы два корабля спокойно разошлись. А больше и не нужно. Незачем подпускать к причалам разбушевавшуюся волну. Много горя она тогда принесет. Смоет в море корабли, испортит товар на складах, а особенно пострадают красильни, которые расположены прямо в порту. Здесь добывают из раковин бесценный пурпур.
А еще вход в гавань охраняется каменными башнями. Не только гнева моря опасаются сидоняне, но и людей, которые бывают порой хуже любой бури. Высокие каменные зубья тянутся к пронзительно-черному небу, омываемые лишь холодным светом месяца. Прямо за ними — порты, забитые кораблями, но туда еще нужно попасть. Хитрые сидонцы, наученные горьким опытом, давно уже перегораживают вход в гавань плотами из стволов деревьев. Их убирают, как только восходит солнце. И об этом Кноссо знает тоже.
— Поближе к военной гавани подходим подходим, и табань, — негромко скомандовал он помощнику, а потом повернулся к стрелкам. — Баллиста готова?
— Готова, господин, — приложил руку к сердцу командир расчета, носивший гордое звание баллистофорос. Еще неделю назад он командовал камнеметом и звался катапельтофоросом, но теперь их пятерку перевели во флот.
— Не промахнешься? — спросил Кноссо для порядка, и крепыш с короткой воинской бородкой только хмыкнул. Даже отсюда видно, что кораблей в порту стоит великое множество. Сидонцы ночуют под навесами, укрытые от солнца и морской воды, а вот гости стоят у причалов. Их просушат и просмолят потом, после войны, которая обещает стать молниеносной. Объединенный флот ханаанских царей вчетверо превышает флот ванакса Энея. У них корабли хуже, но их больше. Размер тоже имеет значение, а потому все были уверены, что они раздавят зарвавшегося дарданца. Ну, или кто там сейчас за него правит…
— Жаровню готовь! — скомандовал наварх.
— Заметили нас, господин, — кормчий показал на башню, которая зашумела, замелькала суетливыми огоньками факелов.
— Это уже неважно, — усмехнулся Кноссо, который поставил корабль поперек выхода из бухты, прямо у заграждений из плотов. — Зажигай фитиль! Бей!
Глухой деревянный стук, с которым плечи лука ударились о станину, отозвался в его сердце сладостной музыкой. Она была даже лучше, чем та, что играют музыканты у храма Великой матери в седьмой день недели. Нет ничего приятней для уха воина,
