Да не судимы будете - Игорь Черемис
* * *
Чепак мне, конечно, очень польстил. Наверное, я лучше всех людей из 1972 года представлял, чем закончится эта вакханалия комариных укусов, но проблема была в том, что все последующие исследователи этой эпохи так и не предложили действенного лекарства. Вернее, какие-то мысли у них были, что-то можно было взять из времен военной спецоперации, когда законодателям пришлось в авральном режиме создавать хоть какие-то методы противодействия разъедающей общество заразе, но никто не мог ответить на вопрос, приведут ли эти методы к положительному результату. Я очень надеялся, что мои иноагенты всё же пробьются через глухую стену непонимания старцев в Политбюро — это дало бы Комитету определенные возможности хотя бы в маркировке возможных предателей. Но пока эти старцы держали оборону, возможно, не желая давать КГБ дополнительные полномочия. И мне не хотелось думать, что волокита с этим законом происходит от того, что кто-то в Политбюро всерьез опасается стать тем самым иноагентом.
— Уже жалеете, что променяли тихие Сумы на беспокойный Киев? — спросил я.
— Жалею, — подтвердил он. — Звание, конечно, дали, что не может не радовать… столько лет ждал… но до следующей звезды могу и не дожить, слишком уж тут всё… сложно.
— Везде сложно, Трофим Павлович, абсолютно везде, — серьезно сказал я. — Не так давно разговаривал с одним человеком, который многое знает. Он напомнил мне, как в пятьдесят пятом протолкнули масштабную амнистию этих ваших бандеровцев… думаю, и кто-то из тех, что вы поймали, под неё угодил. Не довелось потом сталкиваться?
Чепак задумал, потом покачал головой.
— Помню ту амнистию, помню… Дурость наши руководители совершили, но, видимо, обстановка такая была, тут я судить не могу, — сказал он. — А в Сумы они не приезжали, избегали, наверное, меня. Эх, жаль, Ковпак умер, с ним бы поговорить, он же тут, в Киеве все эти годы просидел, двадцать с лишним лет за всем наблюдал. Тоже эту сволочь не любил, но я с ним не виделся после войны, не знаю, что он думал… Надо бы близких его навестить, может, что скажут…
— Старинов жив, — тихо напомнил я.
Судя по биографии, Чепак пересекался со Стариновым в Польше в сорок четвертом, они должны были неплохо друг друга знать. А если мне удастся протолкнуть предложении об организации действий в тылу нынешнего «предполагаемого противника», опыт этих людей окажется бесценным.
— Да, Илья Григорьевич… но его после войны сразу в сторону отодвинули, даже на пенсию отпустили без звука, — задумчиво произнес Чепак. — Я его видел года три назад, приезжал к нам в управление по каким-то делам… Не тот он стал, растерял боевой задор.
Насколько я понял, это означало, что Старинов — в отличие от Чепака — всё же смог сообразить, что война закончилась и началась совсем другая, мирная жизнь. Но я хорошо помнил поговорку про бывших сотрудников органов, которые бывшими не бывают. К тому же Старинов сейчас имел некоторое отношение к КГБ — преподавал на курсах повышения квалификации; меня на эти курсы, судя по всему, отправят после завершения дела Якира — не могут же мои начальники всерьез рассчитывать, что вчерашний старший лейтенант будет досконально знать служебные обязанности майора или подполковника?
— Но его и ваш опыт может пригодиться, — сказал я. — На мой взгляд, сейчас против нашей страны ведется война… на западе и ведут себя соответствующе. Венгрия, Вьетнам, Чехословакия, провокации в ГДР — это всё она, холодная война. Проблема, Трофим Павлович, в том, что мы не воюем…
— Виктор, ты не прав, — перебил меня Чепак. — Все понимают, на что нацелено НАТО, работа ведется, ракеты…
— Ракеты — это хорошо, Трофим Павлович! Это очень хорошо, я даже скажу, что это здорово, без ракет нас давно попытались бы смять, — оборвал я его. — Но речь не про ракеты. США и их подручные ведут активную работу в СССР и странах социалистического блока. Работу неспешную, но от того не менее эффективную. Поддерживают, например, наших диссидентов — и деньгами, и похвалой, и дипломатическими нотами, если потребуется. Думаю, и ваших незалежников они тоже поддерживают, не всех, но тех, кто может влиять на остальных. А как реагируем мы? Недавно мне Филипп Денисович прямым текстом сказал — вот этих мы трогать не будем, потому что западные страны будут недовольны и не подпишут с нами какие-то контракты…
Я резко замолчал, снова переживая ту обиду, когда Бобков не разрешил работать по Сахарову и Боннер — и понял, что эта обида гораздо глубже, чем я думал. Да и вообще — с таким подходом мы действительно далеко не уедем, надо их менять, наши подходы. А, может, не только подходы, но и начальников, которые их продвигают. Но это явно выходило за пределы моих возможностей.
— Такое случается в нашей работе, — Чепак пожал плечами. — Иногда приходится идти на компромиссы.
— На мой взгляд, компромисс — это не игра в одни ворота, — ответил я. — Поэтому и надо что-то делать на территории наших заклятых друзей. Например, у ваших незалежников хвосты растут из Канады. Если там притушить пару-тройку десятков особо ретивых, остальные могут и сбавить накал борьбы, мне так кажется. Пока же они себя слишком вольготно чувствуют… Но вряд ли позволят. Хотя я бы создал у нас спецотдел, который будет нацелен на физическое устранение таких оппонентов… вот там-то товарищ Старинов был бы к месту.
Чепак надолго замолчал — видимо, вспоминал былое и думал о будущем. В таком отделе и ему бы нашлось местечко, а при его сноровке и опыте организации подпольной работы он бы уже через год был обвешан новыми орденами так, что старые пришлось бы снимать. Кадры были — даже Павла Судоплатова уже выпустили, и он сейчас в Москве работал над своей первой книгой. Возможно, он даже согласится оставить литературу, если родина принесет ему искренние извинения.
— Эк ты завернул, — крякнул Чепак. — А я уж подумал — перегорел ты за за три месяца, что мы не виделись. В Сумах ты был другим, более активным, более деятельным. Ты там верил в то, что делаешь. А сейчас твоя вера куда-то делась… ты мне Илью Григорьевича напомнил. Но сейчас вижу прежнего Виктора. Что у тебя там
