Одинаковые. Том 3. Индокитай - Сергей Насоновский
— Добрый день, Антон Семенович, — сказал я, завидев знакомого поручика, который с округлившимися глазами смотрел, как из фургона выбираются Лёха с Никитой, а мы с Кузьмичом сидим на облучке.
— Кого я вижу! Неужто сами братья Горские пожаловали?
— Так и есть, Антон Семенович, — подтвердил я.
— Вы же наверняка в курсе тех событий, что произошли в нашей семье?
— Ещё бы мне не быть в курсе! Вон и Селиверстов после ранения отлеживается… — Свистунов тяжело вздохнул. Там как дело было: почитай все казаки за бандой очередных узкоглазых золотопромышленников погнались, те попытались слинять да полон увезти, но пленных удалось отбить, а хунхузов почти половину вырезали. Но не мало их ушло за кордон. А в это время банда Лю Чжэньго — человек пятьдесят — на Прилукскую, с двух сторон и навалилась. А в станице всего дюжина человек — кто ружьё может держать, остальные — бабы, дети да старики. В общем, постреляли они стариков и защитников, награбили знатно, а когда казаки вернулись из похода, было уже поздно: увели восемнадцать девчонок разных возрастов и десять парней — всех, кто по возрасту подходил да не смог укрыться…
— А Селиверстов как же? — спросил я.
— Так он ранение в походе как раз и получил, когда рубились полон отбивая, ногу крепко ему картечью посекло. Вот не знаю сможет ли теперь в прежней должности оставаться. — ответил поручик.
— Антон Семенович, а нет ли у тебя сведений про банду этого Лю Чжэньго? Может, известно, откуда он сам, где промышляет, да где его логово? Иначе как нам сестёр искать? — Да вы что, Горские, с ума, что ли, сошли? В Китай собрались⁈ Нельзя вам так рисковать. Это же бандиты, закон нарушают. А вы граждане Российской империи, да и малолетние ещё, не вздумайте даже!
— Антон Семенович, ты же нас знаешь, — встрял я.
— Раз уж мы решили вытащить Саньку с Машкой, значит, кровь из носа найдём.
— Этот узкоглазый Лю Чжэньго ещё пожалеет, что связался с Прилукской, — добавил Никита.
Свистунов посмотрел на нас, почесал свой гладко выбритый подбородок, вздохнул, махнул рукой и сказал: — Ладно, заходите ко мне.
Провёл он нас в свой кабинет, что всё так же находился в полицейском участке, разложил на столе карту:
— Вот, смотрите. Здесь эти бандиты переправились через Аргунь, дальше — уже китайская территория. Предполагаю, что они сейчас в деревне Байхэ. Могу, конечно, ошибаться. Был тут один китайский купец — на самом деле, контрабандист, с которым я сотрудничаю по части информации, выбора нет особо в общем. Так вот, он и передал мне весточку: Лю Чжэньго в последнее время держится именно там. Так что если девочек и можно найти, то скорее всего — в этом селении…— задумался он ненадолго и завис.
— Ох, сам не знаю, зачем вам всё это рассказываю. Вы ведь взбалмошные, рванёте куда угодно, вон дорогу в Забайкалье из столицы осилили за столь короткий срок, уму не постижимо!
Кузьмич только вздохнул и потер бровь: — Ох, Павел Алексеевич, если этим башибузукам что в голову втемяшится — их даже родная мать не остановит, не то, что мы с вами. Так что… как говорят в Одессе «будем посмотреть».
Ну, хоть что-то, мелькнуло у меня в голове. Информация от поручика Свистунова, конечно, не давала полной картины, но хоть какие-то ориентиры уже намечались. Да уж похоже, наши приключения в XIX веке только начинаются. Переглянувшись между собой, мы решили не тянуть до утра, а собираться в дорогу сразу — черт с ним, ночь переждём на ходу, всё нужное для этого у нас имеется, а терять лишний день после того, как мы гнали по Сибири без остановки, — роскошь, которую нельзя себе позволить.
На прощание Лёха вручил Свистунову наш ПР-92 — жандарм пришёл в неописуемый восторг, засыпал нас вопросами про столичную жизнь, а мы передали ему письмо от брата и небольшой свёрток. Не знаю, что там Павел Алексеевич положил, но видно, что что-то памятное: сначала хотел вручить чуть ли не чемодан подарков, но мы от такого счастья отбились, — в итоге вышел аккуратный свёрток, килограмма на два, не больше.
Июньские ночи коротки: темнеет рано, но и рассвет встаёт быстро. Мы, меняясь за вожжами, пережив утомительное путешествие по России, добрались до Прилукской уже через час-два после рассвета следующего дня. Как только въехали в станицу, сразу поспешили к своему дому. Картина там открылась знакомая: мать хлопотала в огороде, а из мастерской Кузьмича, расположенной на достаточном удалении от въездных ворот, уже доносились грубые мужские голоса и крики — и это ещё мы не успели даже въехать во двор нашего большого подворья, а уже чувствуется кипучая деятельность. Да и шум паровой машины ни с чем было нельзя перепутать.
Мама, словно почувствовав приближение родных, выскочила из огорода и, как молодая, выбежала нам навстречу. Я спрыгнул с облучка, где до этого правил фургоном, а Никита с Лёхой вылетели из самого фургона следом. Мать сгребла нас в охапку, прижала к себе, и, не вымолвив ни слова, разрыдалась — то ли от счастья, что увидела повзрослевших и окрепших сыновей, то ли от того горя, что заставило её детей пройти такой путь через всю Россию — от Петербурга до Забайкалья. Было видно, что потеря Машки и Саньки, к которой за последние годы она привыкла как к родной дочери, сильно подкосила её: на лице появились тонкие морщины, которых не было, когда мы уезжали в Петербург.
Буквально через пару мгновений к матери присоединились Анисим с Олегом — оба бросились обнимать нас, чуть кости не переломали. Анисим — здоровяк еще тот, а Олег за это время заметно окреп, да и работа в мастерской добавила ему немало мужской стати, видать молотом помахать пришлось изрядно.
Я отлично помнил, что у Олега с Санькой начали завязываться отношения, и по письмам матери всё шло к свадьбе. Видно было, что, помимо радости встречи, на лице Олега — настоящая боль от утраты любимой, да и смерть матери сильно сказалась на нём. Анисим был искренне рад нас видеть, но прежде, чем заговорить, дал матери выговориться и выплакаться.
В этот момент из-за широкой спины Анисима появился дед Иван Матвеевич Горский, ковылявший к нам, опираясь на палку и попыхивая своей неизменной трубкой. Мы
