Сирийский рубеж 4 - Михаил Дорин
Отойдя на расчётную дальность, мы начали выполнять набор высоты.
Я отклонил ручку управления вправо, подняв при этом рычаг шаг-газ. Вертолёт плавно накренился, выходя параллельно побережью. Высота начала медленно увеличиваться.
Сам вертолёт откликался живо и послушно. Ощущение будто Ми‑8 тоже как и мы, радовался, что снова взлетел.
— Тобрук-старт, 907-й, 1000 занял, — доложил я.
Солнце начало клониться за линию горизонта. Надев солнцезащитные очки, я продолжал наблюдать, как морская гладь тянулась туда, где небо и вода сходились в одну линию. За этим синим простором — Греция, Италия и остальная старушка Европа. А здесь, под нами, другой мир.
Кеша пару минут молчал, но у него уж точно должен был созреть какой-то вопрос.
— Я вот смотрю на это всё и диву даюсь, — произнёс Петров и оборвался.
Внизу мелькали бухты Тобрука, тёмные точки рыбацких судов, белые пятна пены. Можно было заметить и различные сторожевые корабли, патрулирующие прибрежный район.
— Удивительно. И всё равно не могу понять, — вздыхал Кеша, говоря с нами по внутренней связи.
Карим молчал, но я заметил его взгляд на море. Наш бортовой техник смотрел на всё спокойно и внимательно. Он словно записывал в голове каждую волну.
— 907-й, занимаю 300 метров, — доложил я, и мы начали снижаться.
— Мда. Вот как же это так происходит, — в очередной раз Кеша задавался вопросом.
— Иннокентий, ну что у тебя? Что тебя так беспокоит? — спросил я.
— Сан Саныч, я вот всё понимаю. Может даже больше…
— Скорее меньше, — поправил Кешу Карим.
— Ну не настолько. Так вот, я смотрю на море, на берег и понять не могу. Вот как ливийцы тут сетки на рыбу ставят?
После такого вопроса продолжать полёт Кариму стало весьма тяжело. Сабитович согнулся пополам от смеха.
— Командир… туда, — показал Карим на выход в грузовую кабину, когда мы перестали снижаться, и я кивнул.
Иннокентию я не смог дать внятный ответ на его странный вопрос. Сомневаюсь, что ливийцы вообще знакомы с таким методом ловли рыбы.
После перекура, Карим вернулся к нам с термосом в шашечной расцветке. Первому предложили попить чай мне, но я переадресовал это право Кеше.
— Что добавил? — спросил я, унюхав запах трав в горячем напитке.
— Мята, чабрец. У них здесь выбор трав небольшой. Кстати, бортач Вазих пригласил на чай к ним в эскадрилью, — ответил Карим.
— Ну если на базе, почему бы и нет.
— Саныч, а ты знаешь сколько у них здесь зарплата? Рядовой получает 240 «ливийских тугриков». Зато нашему подполковнику Матюшину на руки дают 60, — сказал Карим.
В его голосе обида не чувствовалась. И это он даже не знал ещё, что 1 ливийский динар был равен 3.5 доллара. Если честно, мне казалось, что Каддафи был более щедр к советским специалистам. Хотя, может мы просто большей части денег, что платит за нас Ливия, и не видели.
— Тут в Ливии пособие по безработице такое же, как зарплата рядового. Если в армии Джамахирии не будет хороших зарплат, в ней вряд ли много кто будет служить.
Кеша допил чай и был готов взять управление.
— Тобрук-старт, 907-й, задание закончил, — доложил я и повернулся к Иннокентию.
Тут я и увидел кое-что в море.
— Вижу слева! — сказал я, указывая на болтающиеся предметы на волнах.
Подлетев ближе, мы обнаружили, как на воде что-то качалось. Совсем небольшое, но яркое — оранжевый контраст на фоне синевы. И совсем недалеко был плот. Если парень не смог до него добраться, то с ним всё плохо.
— Это человек. В жилете, — произнёс я, начиная гасить скорость.
Мы подлетели ещё ближе и быстро выполнили вираж. Металл корпуса завибрировал, несущий винт метался в потоках воздуха.
Признаков жизни потерпевший не подавал. Хотя от такого потока воздуха он должен был очнуться однозначно.
— Тобрук-старт, 907-й, наблюдаю в воде человека. Видимо, лётчик. Квадрат 15−10.
— Понял вас, но вертолётов нет. Сейчас корабли подойдут.
Когда подлетели ближе, стало очевидно — действительно человек. Он был привязан к надувным буям, руки его болтались в воде, шлем слегка сполз набок. Волны перекатывались через него, но он не сопротивлялся.
— Тифор-старт, через сколько будут корабли? — вновь запросил я в эфир.
— В течение двух часов.
Потрясающая оперативность! Ребята в Ливии совсем не хотят торопиться.
Надо быстро принимать решение, поскольку корабли ночью будут очень долго потерпевшего искать. К тому же неизвестно в каком состоянии потерпевший бедствие. У него каждая секунда на счету.
— 907-й, пускай не спешат. Мы сами заберём, — доложил я, начиная зависать над лётчиком.
Придётся снизиться как можно ниже, чтобы его смогли Карим и Кеша втащить в грузовую кабину.
— Страховка на мне. Командир, как принимаешь? — запросил меня Уланов из грузовой кабины, когда мы зависли над лётчиком.
Сабитович в это время уже открыл сдвижную дверь и приготовился доставать из воды потерпевшего.
— Хорошо. Начинаем.
Чем ниже мы снижались, тем больше была возможность хватануть воды в двигатели.
— Саныч, ниже, — подсказывал мне Карим.
Кеша тоже вышел в грузовую кабину, чтобы помочь Сабитовичу.
— Ниже. Влево два метра! Назад три!
Висеть было тяжело. Миллиметровыми движениями я снижался к потерпевшему. Потным от напряжения я стал уже через минуту. В это время мой бортовой техник, смотрящий через открытую дверь, направлял меня.
— Много… нет, нормально. Вперёд три!.. Так, уходишь. Не уходи влево! Ещё! Не двигайся! Не уходи назад! — слышались непрерывные команды Уланова.
Ми‑8 висел над водой, гоняя поток воздуха так, что поверхность моря вскипала белой пеной.
— Держи ровно! — услышал я крик из грузовой кабины.
Фигура потерпевшего качнулась на волне.
Все внутренние чувства у меня сконцентрировались в одно. Сейчас самое главное восприятие поведения вертолёта. Никаких движений, пока мне не скажут, что все на борту.
Брызги морской воды попадали на остекление кабины.
Секунды начали растягиваться. Напряжение колоссальное, а на кончике носа предательски повисла капля пота. Водная поверхность ещё никогда не была настолько близко ко мне.
— Все на борту, — услышал я в наушниках голос Карима.
Я тут же начал медленно подниматься, чтобы отойти от морской глади. Голос у Сабитовича был бодрый. Похоже, что потерпевшего мы спасли.
— Тобрук-старт, 907-й,
