Суворовец. Том 3 - Анна Наумова

Тимошка Белкин, кажется, тоже внял моим увещеваниям. Даже попытался поговорить с братом.

Только вот не все было так просто.

Тимур, помня обиду, никак не шел на контакт. Накрепко обиделся на то, что Тимошка посмел сказать обидные слова в адрес дамы его сердца. Молча делал вид, что брата и по совместительству лучшего друга больше не существует.

— Отцепись! — коротко и ясно посоветовал он Тимошке, когда тот, набравшись смелости, подошел и попытался завести разговор. — Не видишь? Я с Коляном в шахматы играю. А то так тебе вмажу! Все зубы пересчитаю!

Ясно. Период вежливого «Тимофей, пожалуйста!», «Тимур, спасибо!» закончился. Снова началась открытая конфронтация. А это означало, что целостность морд обеих близнецов была перед угрозой.

И это мне очень не нравилось.

— Послушай! — не отставал от него Тимошка. — Да извинюсь я перед твоей Машкой! Вот прямо сейчас пойду и позвоню!

Тимур внезапно повернулся к брату, которому до этого демонстрировал только согнутую спину, выражающую негодование.

— А вот это не смей! — прошипел он с побелевшим от злости лицом, вскакивая с места. — Не смей! Слышишь! Она сегодня весь фильм прорыдала! Из-за тебя! Я два носовых платка извел! Так что засунь свои извинения себе в… автомат и не подходи к ней! Понял?

— Ну и пожалуйста! — заорал Тимошка, тоже поднимаясь со стула в комнате досуга. — Больно надо было! Лижитесь хоть всю жизнь! И кофточки ей снимай! Что, уже по-взрослому дружи…

Безумный влюбленный не договорил. На него, рассыпав шахматные фигуры, кинулся Тимур. Но свое обещание пересчитать зубы выполнить не успел — вовремя оказавшийся рядом Миха его нейтрализовал. Обхватил за пояс и держал крепко-крепко.

Я же, прыгнув сзади на Тимошку, зажал ему рот рукой и шепнул:

— Тормозни!

Тимошка дернулся, но я был сильнее.

Тимур хмуро пробормотал:

— Пусти! Пусти, Мих, говорю!

Миха осторожно разжал руки. Тимур подобрал пару фигур, которые посыпались на пол, швырнул их на доску и вышел в коридор. Только тогда я отпустил второго Белкина.

— Ну? — укоризненно сказал я. — Кому было сказано: рот на замок?

Тимошка открыл рот, чтобы поспорить, но, передумав, замолчал и молча пошел к журнальной полке. Взял оттуда первый попавшийся выпуск «Ровесника» и открыл наугад.

Оставаться в комнате досуга мне больше не хотелось.

Я спустился на КПП, где дежурил Димка Зубов. Забыл совсем, что обещал ему в увале шоколадку купить. Скрасить, так сказать, бремя наряда. То-то Димка так выразительно смотрел на меня, когда я пришел из увольнения. А у меня после сегодняшних событий напрочь все из башки вылетело.

— На, брат! — сунул я плитку приятелю. — И еще вот, сдача.

— Да ты че, Андрюх! Оставь себе! — запротестовал было Димка. — Ты ходил, время тратил!

— Не надо! — отверг я предложение. — Я не девчонка, чтобы меня баловать. Я ж по-дружески выручил.

— Тогда вот! — Димка взял сдачу и щедро отломил мне половину плитки. — Угощайся!

— А вот это спасибо! — радушно принял я угощение. — Это мы с удовольствием! Слушай, а кто это там у тебя трется?

Димка с видом взрослого и опытного суворовца кинул взгляд в угол и хмыкнул.

— Да Маслов это. С первого курса. Сашенька.

— Сашенька? — переспросил я.

— Угу! — снова хмыкнул Димка и с презрением посмотрел на мальчишку.

Тот грустно притулился в углу. И глаза, кажись, были на мокром месте.

— Его маман как-то при пацанах так назвала. Вот и прилипло. «Са-а-ашенька».

Я еще раз посмотрел на пацана.

Ба! Да это же тот самый Сашенька, которого мама, ничуть не смущаясь, пыталась супом накормить. А еще публично тискала его, вгоняя и без того смущенного пацана в краску.

— Салабон! — точно «дембель», повидавший жизнь, вздохнул Димка. — Понабрали в этом году мелкоты. В увал его не пустили, дескать. Забился с маменькой на КПП встретиться. А она не пришла. Вот сидит теперь, там сопли на кулак наматывает. Представляешь…

Я снова пригляделся к первокурснику, на этот раз — внимательно.

Выглядел он довольно жалко. Сидел, скукожившись, точно брошенный нахохлившийся птенец.

— Мелочь пузатая! — насмешливо продолжал стебаться Димка. — Мамка не пришла разок, а он заныл…

— Хорош, Димон! — осадил я его.

— Чего?

— Того! — рубанул я. — Память у тебя короткая. Забыл, как твоя бабуля год назад тут чуть ли не палатку разбила? Еле-еле ее отвадили…

Димка, конечно, помнил, как его бабушка Ольга Афанасьевна чуть ли не каждый день караулила его на КПП с термосом супа и свертком пирожков. А посему его дембельский запал быстренько угас. Нахмурился, огляделся — нет ли неподалеку офицера-воспитателя — и начал, шурша фольгой, трескать шоколадку.

А я тем временем направился к первокурснику.

Что-то мне подсказывало, что не все тут так просто.

Глава 17

— Здоров, Санек! — пытаясь говорить как можно более доброжелательно, окликнул я первокурсника.

Мальчишка нервно дернулся, посмотрел на меня и снова отвернулся, наспех вытерев рукавом лицо.

— Как дела? — попытался я завести непринужденную беседу. — Хочешь, потолкуем? Потрещим чуток? У меня как раз пара минут есть.

Захочет — расскажет. Не захочет — навязываться не буду.

Я сразу понял: Саня не хочет, чтобы я видел его заплаканным. Еще бы: суворовец нюни распустил! Да еще на глазах у «старшака». Стыдобища какая!

У нас в училище такое не поощрялось. Правда, кое-у-кого тут память короткая. Димка Зубов, как «дембелем» стал, так сразу позабыл, как еще год назад шкерился по углам училища и сопли на кулак наматывал.

Но, как говорится, мы все не истуканы, а живые люди. Мальчики тоже, бывают, плачут. Да чего уж там, и мужчины, бывают, ревут навзрыд. Глядя на фигурку, скукожившуюся у окна, я вдруг вспомнил себя.

* * *

Я тогда еще не окончил институт и не получил погоны лейтенанта. В то июльское утро я, парень лет девятнадцати, довольный тем, что хотя бы на месяц-два могу почувствовать себя гражданским человеком, проснулся в своей небольшой комнате.

— Вставай, лежебока! — проснувшаяся задолго до меня бабушка по давней привычке начала молотить поварешкой о кастрюлю. И, как обычно, попеняла мне, не стесняясь в выражениях: — Солнце в задницу упирается, а курсантик