Суворовец. Том 3 - Анна Наумова

Я потянулся, потом нехотя спустил ноги с кровати, встал и сделал несколько упражнений, разминаясь.

И тут раздался звонок, разделивший мою жизнь на «до» и «после».

— Андрюшка! — скомандовала бабуля. — Будь другом, возьми трубку, а? Это Кузьминична, наверное. Старая тетеря. Опять ей с утра пораньше поговорить не с кем. То радио врубит на весь дом, то теперь названивает. А то у меня сейчас тут все оладьи сгорят к едрени фени! Ох ты ж, ешки-матрешки, надо газ убавить!

— Иду, ба! Сейчас! — откликнулся я и, надев шлепанцы на босу ногу и позевывая, поплелся в коридор к тумбочке. Взял трубку проводного телефона и сонно прохрипел:

— Але!

Из кухни доносились вкуснейшие ароматы. Я аж почувствовал, как у меня заурчало в желудке.

Сейчас как наверну бабушкиной яишенки: с колбаской, зеленушкой… Заточу вдобавок пару бутербродов с маслом и сыром. И полирну все это дело парой кружек чая «со слоном». А потом… А потом, так уж и быть, схожу на рынок. Бабуля давно просила сходить закупиться. Старшим надо помогать.

Но это была не бабушкина закадычная подруга и по совместительству наша соседка Глафира Кузьминична.

— Рогозина Зинаида Михайловна Вам кем приходится? — точно метроном, отчеканил сухой официальный голос. Он совсем не походил на мягкий, добродушный голос тети Глаши, которая, несмотря на мои девятнадцать, упорно величала меня Андрюшенькой и не мытьем, так катаньем пыталась мне сосватать свою семнадцатилетнюю внучку.

— Это моя мать, — ответил я.

Сон как рукой сняло.

Не далее как три дня назад мы отправили маму в больницу — на обследование. Она в последнее время ложилась туда довольно часто, и это уже никого не удивляло.

— Сегодня в шесть часов пятнадцать минут ее не стало, — также метрономом ответил сухой женский голос. — Алло! Алло! Вы слышите?

Я, разумеется, слышал.

Записал все, что требовалось. Передал бабушке. И только потом дал волю чувствам.

Из ванной я вышел только через час. Включил воду, чтобы меня не слышно было, и рыдал. Рыдал, как десять лет назад, когда случайно потерял где-то собственноручно сделанную рогатку, над которой трудился не один день. А потом, выйдя, обнял бабушку и уткнулся лицом в ее знакомый с детства цветастый халат.

А сейчас-то что случилось у парня, которого с легкой маминой руки суворовцы насмешливо стали величать «Сашенькой»?

И со мной такое было. Поэтому стебаться над рыдающим пацаненком я совершенно не собирался.

* * *

— Я Андрей, — сказал я просто, садясь рядом на скамейку. — А ты же Санек, верно?

Мальчишка, не поворачиваясь, дернул головой. Судя по всему, это означало «да».

Я заметил, что пацаненок вытирает заплаканную моську прямо рукавом новенькой формы. Непорядок. Похоже, вечером ему всерьез в бытовке придется чиститься, приводя в порядок замызганный рукав. У нас ведь в Суворовском не только за слезы по головке не гладят. За неопрятный внешний вид получить нагоняй от взводного — что за здрасте.

— Сань, — снова обратился я к плакальщику. — На! Возьми вот! Нечего форму портить! Новую не дадут!

И, достав из кармана чистый носовой платок, протянул ему. Саня, сидя все так же вполоборота, чуток помедлил, потом протянул руку за платком и глухо пробормотал:

— Спасибо!

— Пожалуйста! — хмыкнул я. — Было бы за что.

Дождался, пока мальчишка чуток успокоится, и предложил:

— Может, поделишься? Ну, знаешь, как говорят… Высказанная беда — уже полбеды…

Паренек снова недоверчиво на меня покосился и опять уставился в подоконник.

— Знаешь, — продолжил я как бы невзначай, — ты бы развернулся, что ль. Не то что бы я сильно недоволен. Просто я с твоей спиной ну совсем не горю желанием диалог вести. Как бы так.

Саня неохотно развернулся, вытер заплаканное лицо и снова глухо пробормотал:

— Я… это… не знаю, с чего начать.

— Начни с главного, Сань! — просто посоветовал я. И добавил: — Умные люди говорят, что так проще.

Санек помялся, помялся, а потом сказал то, что я и сам недавно узнал от Димки Зубова, возомнившего себя «дембелем»:

— Ко мне мама сегодня не пришла.

Хм…

— И ты из-за этого решил тут бассейн устроить? — недоверчиво подняв брови, уточнил я. — Что мама не пришла? Ну, мало ли, почему не пришла. У взрослого человека всякое может быть. Может, на работе задержали. Или форс-мажор какой. Кран потек, например. Сидит, мужиков из службы быта ждет. Или приболела. Сейчас знаешь какой серьезный грипп по Москве ходит? Вон у нас в четвертом взводе уже пятеро по домам лежат.

«Перваки», конечно, порыдать любят. Из-за того, что в увал не пускают. Что на физухе гоняют — будь здоров. Что порой присесть не когда — не то что давануть храпака на кровати. Да и друзья—пацаны — это тебе не ласковая бабуля.

Но чуйка безошибочно подсказывала мне: Саня Маслов не просто так дал слабину.

— Не в этом дело, — нахохлившись, точно воробей, буркнул «первак». — И третий день уже трубку не берет…

Вот это поворот!

Я вспомнил, как места себе не находил, когда Настя не пришла ко мне на КПП. И надо сказать, не зря не находил…

Саня вдруг прерывисто вздохнул. Губы его снова задрожали.

— Погодь, погодь, Сань! — мигом остановил я следующий намечающийся поток рыданий. — Так ты говоришь, трубку не берет? Уже три дня? А дома есть еще кто? Папа там, бабушка… Дед, может?

Саня снова вздохнул, глотнул и, сделав над собой усилие, ответил:

— Не… отца нет. Мы с мамой живем. И с бабулей.

Ну вот. Хоть что-то определенное уже наклевывается.

— А бабуля? — деловито продолжал я допрос. Совсем как тогда, когда разговаривал по телефону с рыдающей Настей. Выцарапывать информацию из плачущих людей — та еще задачка. И неважно, пятнадцать лет им или целых пятьдесят.

— Бабуля в санатории, — пояснил Саня. — В Жуковке. Она только неделю назад уехала. Я вот думаю: может, что-то случилось? А меня в увал не пуска…

И парнишка, поняв, что сейчас разрыдается, снова отвернулся к подоконнику.

Ясно-понятно. Только понятно, что ничего не ясно.

— Ну… — я наскоро начал накидывать варианты, сделав вид, что ничего не заметил. — Не впадай в панику, Сань. Не имей такой дурной привычки.