Чëрный Выброс: подкритическая реактивность - Радислав Лучинский
Беду он всегда и означал — этот неумолимый беззвучный набат в мозгу. Так реагировал чуткий разум псионика на сигнал бедствия, летящий из глубин вселенной. И нужно было изо всех сил вслушаться, настроиться. Считать, что происходит и где, разглядеть внутренним зрением хоть какие-то подробности. Чтобы передать спасительную информацию дальше — тому, кто сможет помочь, тому, кто знает, что делать. Обычно, Рэй вызывал майора Кострова.
Голоса отца и капитана Новиковой доносились словно через вату. На какие-то из их реплик активити даже реагировал, совершенно машинально, не вдумываясь в смысл. Так же автоматически отмечал какие-то детальки внешнего мира: вот уже стоит на столе еда, вот капитан Новикова, вымученно улыбается… А вот наконец отец заметил что-то неладное, спросил: не болит ли у Рэя голова и велел идти в свою комнату. Голова и вправду начинала болеть, и это ужасно мешало концентрироваться. Рэй старался как мог, напрягая все силы разума, чтобы расшифровать проклятый сигнал, увидеть и понять хоть что-то конкретное. Но импульс ускользал, не давался, "размазывался". И только билось кровью в висках, достигнув, казалось, уже силы железнодорожного грохота, змеино-шипящее, зловещее, обжигающее нездешним холодом: Исса-Исса-Исса-Исса.
Чуть позже через грохот и шипение пробилось что-то мерцающе-прохладное, голубое, доброе и успокаивающее. Обняло, как умеет обнимать ласковое море или тепло костра, погасило тревогу, подарило спокойную, мягкую, медово-мятную какую-то тишину. Кто-то из псиоников Храма пришёл на помощь. Головная боль ушла, сделалось тепло и безопасно. Куда-то подевались внезапно стены комнаты, пол стал водой, а диван превратился в лодку и поплыл, покачиваясь. Там, на другом берегу квартиры сияя россыпью огней, ждала прекрасная Игналинская АЭС…
Но это уже начинался сон.
Проснулся Рэйден глубокой ночью, бодрым и отдохнувшим. Сэнеда на его диванчике не было. Зато на краю рэевской постели сидел отец.
— Пап, ты чего тут? — спросил активити, тоже садясь.
— Просто так. Иногда не спится. Сэнед звонил, сказал, что будет ночевать у Арсения Никитича.
— А с этой, с милицией в итоге чего? И с физичкой?
— Не напишет она, конечно, по собственному, — вздохнул Виктор Петрович, — Зря я так.
— Почему?
Рэйден поëрзал на кровати, придвигаясь поближе к приëмному отцу. За стеной бормотал телевизор, что-то вещая об ужасах американского империализма.
— Потому что приказать-то я, как раз, не имею права. У них своя контора, у нас своя.
— Пап, но ты же в городе главный…
— Угу. Главный. По-зарубежному выражаясь, мэр. А толку? Официально устного приказа мало, не в Храме у тебя. Официально надо комиссию привлекать, РОНО, собирать доказательства профнепригодности, то, сë. Так что извини, это я так, со зла.
Усталая милицейская тëтка, как бишь её там, Новикова, уже давно ушла. Точнее, укатила на головановской "Волге" с шофëром. В общем-то, она действительно оказалась совсем не злой, просто замотанной до предела. В гостеприимной головановской квартире капитанша оттаяла, разомлела. Даже начала травить какие-то байки с работы. Заодно объяснила и что Большой Земли бояться не надо, наоборот — есть закон, согласно которому альты не могут без особого на то разрешения покидать территорию Зоны. Всё это Рэю пересказал Виктор Петрович, сам он днём был совсем не в состоянии воспринимать. А вот Бельская по мнению председателя горисполкома, наоборот, к мрачной бетонной стене Периметра опасно приближалась.
— Она ужасная, правда? — Рэй по-кошачьи потëрся об отцовское плечо носом, но тут же застеснялся и отстранился, — Да у нас вся школа знаешь, какой рок-н-ролл спляшет, если её попрут?
— Догадываюсь. Более того — собираюсь всё-таки попереть. С комиссией и доказательствами. Вот только дело это долгое, а она на прощание совсем тебя изведëт.
— Ничего, потерплю. Тем более, что не до неё сейчас. Есть дела поважнее.
— Догадываюсь. Кстати, как вы её зовëте? Когда уверены, что она точно не слышит.
— Да никак. Некоторые сокращают по буквам: — Завуч Анна Евгеньевна. А потом фамилия.
На догадку Виктору Петровичу понадобилась секунда. Спустя которую он совершенно по-мальчишески заржал.
Рэй тоже рассмеялся, правда, вышло как-то не очень весело.
— Пап, — спросил он, когда Голованов опять посерьëзнел, — А почему вообще бывают люди такие?
— Такие это какие? Как Бельская?
— Ну, да.
Виктор Петрович задумался.
— Понимаешь… У человека есть кое-что общее с этой нашей Зоной. Вот Меридиан, он по сути что такое? Да в общем-то ничего, провод космического масштаба, по которому энергия течёт.
— Угу, — кивнул Рэй, — Демиургическая.
— Да хоть сепулькирующая! Для сепулькации сепулек. Важно, что она течëт и влияет на окружающую реальность, там возникает Зона. Которая в свою очередь сама начинает создавать. Да такое, что все учëные классического толка хором стонут, что над ними просто издеваются.
Рэй хихикнул. Стонов исследователей-новичков он сам наслушался предостаточно.
— Ну так вот, сын, люди — то же самое. В них есть основа, потенциал для всего. Вообще для, всего. Хоть святости, хоть полной подоночности. И что именно на этой основе вырастить, только от самой личности зависит. — Голованов потëр переносицу. И тихо добавил.
— Человек — это сложно, сынок. Очень.
— Угу, — Рэй понурился, — Очень. Если честно, я людей не понимаю. Точнее, некоторых понимаю, а других — совсем нет.
— Ну, и кого же ты понимаешь?
— Ммм, тебя, операторов из любимой пятой смены, эпи-центровцев, Кострова, Воинов Храма, — старательно перечислил Рэй. — Ещё одну Оксану немножечко.
— А кого не понимаешь? Всех остальных?
— Угу, — тяжело вздохнул активити, — Ну, вот, например, та же З.А.Е. Ей же просто нравится всех изводить! Не понимаю. Или этот тип, с которым я подрался. Он же первым на меня накинулся… Почему, зачем? Сказал, что ему Оксана нравится, но я вообще не понял, причëм тут это?
— Ну, это, как раз, просто, — Виктор Петрович чуть улыбнулся, — Раз Оксана ему нравится, то он хочет с ней общаться, дружить…
— Так и я тоже хочу! — перебил Рэйден, — Вот и дружили бы все вместе! И в экспедиции вместе ходили, и…
— Ты опять не понял. Впрочем, в этом, так сказать, разрезе своей жизни люди и сами себя часто не понимают.
Виктор Петрович погрустнел.
— Пааап? Ты чего?
— Да так. Вспомнил кое-что. Из юности.
— Расскажи!
— А чего рассказывать?
Он
