Когда мы вернемся - Борис Борисович Батыршин
— Двенадцатое апреля семьдесят пятый год. — прочёл я. — Видимо, дата эксперимента? Вы, помнится, говорили, что дело было вес…
И тут до меня дошло — сразу, вдруг. Как пыльным мешком или диванным валиком с размаху по голове. Даже зубы, вроде, клацнули.
— День Космонавтики… — выдавил я. Голос звучал придушенно, словно кто-то невидимый аккуратно, но сильно сжал мне гортань. — День, когда я попал в эту реальность…
— Теперь понятно, почему я не захотел говорить об этом по телефону? — И. О. О. смотрел, не скрывая насмешки.
— И вы что же, сразу догадались?
— Да, как только прочёл твоё письмо. Прости, что притащил тебя сюда — наверное, можно было рассказать и там, у озера, но я решил, что будет лучше, если ты всё увидишь своими глазами. Убедительнее, что ли?
Я кивнул — да уж, убедительнее некуда…
— Так вы полагаете, что моё появление здесь как-то связано с провалившимся экспериментом Карандеева?
— Ты до сих пор веришь в совпадения? — ироническая усмешка. И потом, эксперимент вовсе не провалился, хотя никто об этом и не знает. Впрочем, вру — те ребята в МГУ что-то подозревали, потому и пытались его повторить. Помнишь, ты сказал, что они хотели создать машину времени? Выходит, получилось — хотя, вероятно, не совсем так, как они планировали изначально.
Я медленно, очень медленно кивнул.
— Так вот почему вы хотели, чтобы я во всём разобрался — когда посоветовали найти…
— Да, вот именно. — мне показалось, что И. О. О. нарочно прервал меня, не дав произнести фамилию вслух. — И поверь, заняться этим действительно стоит как можно скорее. Так что распитие этого, — он щёлкнул ногтем по бутылке, — как и посиделки у камина мы, пожалуй отложим. До тех пор, пока что-нибудь прояснится.
Он посмотрел на часы — не персональный браслет, как у меня, а обычные, механические, кажется, швейцарские.
— Экспресс «Карелия» отбывает в Москву через три часа. — сообщил он. — Чемодан у тебя с собой, так что прямо сейчас и двинемся. Если поспешим, успеешь пообедать в привокзальной кафешке. Ну а если нет — извини, придётся обойтись вагоном-рестораном.
VIII
Журналом «Работница» я обзавёлся на привокзальной площади. Схватил на бегу с лотка — благо платить за него не требовалось, а до отправления поезда оставались считанные минуты. Когда-то он пользовался вполне заслуженной популярностью у женской половины населения Союза, но меня привлекло другое — яркая картинка на обложке, бальзамом лёгшая на мою истерзанную загадками душу. Там, как и на центральном развороте журнала, красовался мой портрет — в корабельном оранжевом комбинезоне, украшенном всеми полагающимися нашивками и шевронами, с о сложенными на груди руками и мужественным взглядом, устремлённым в неведомые дали Вселенной. Помещался портрет на фоне испятнанного кратерами планетоида; Планета, спутником которой он, видимо, служил, висела низко над горизонтом, едва не касаясь её своим розовым краем. Она напоминала бы планету Океан — если бы не фиолетовые полосы на её поверхности, вытянутые, как на Юпитере, в экваториальном направлении.
Подпись под картинкой гласила: «Возвращение со звёзд» и ниже — «Алексей Монахов, капитан 'Зари». Приглядевшись, я обнаружил на фоне планеты серебристое кольцо «звёздного обруча». Неведомый мне создатель картинки постарался впихнуть в своё творение всё, что, так или иначе, имело отношение к нашей экспедиции, не особо заморачиваясь точностью в деталях — больше всего «обруч» напоминал обод велосипедного колеса, разве что, без дырочек для спиц по окружности. Спасибо, хоть «Зарю» он пощадил — звездолёт, до ужаса похожий на настоящий, горделиво выплывал из тахионного зеркала станции «Гагарин». А вот сама станция подкачала, вернее, её фон — вместо голубого, в разводах облаков шара Земли или хотя бы звёздной черноты космоса, на картинке имели место абстрактные цветные разводы, какие можно наблюдать при движении в Подпространстве. Мы доставили на Землю многие километры кино- и видеоплёнок с такими вот разводами — и теперь они, похоже, стремительно приобретают на Земле популярность…. Во всяком случае, у дизайнеров глянцевых журналов.
Нет, с тщеславием пора кончать! Я небрежно швырнул журнал на диванчик (Бэлька немедленно принялась его обнюхивать) и стал прикидывать — может, в самом деле, сходить в вагон-ресторан? Сидеть там я не собирался, жестоко было бы оставлять ушастую бестолочь одну — как и по дороге сюда я взял купе в спальном вагоне целиком, — но буфет-то там должен найтись? Забежать в кафе, каких на привокзальной площади хватало, я, как и пророчил И. О. О. не успел — и теперь в животе ощутимо урчало, требуя срочного удовлетворения "минимальных личных потребностей' — или как это у них тут называется?
Хорошо бы дождаться ближайшей станции из за две минуты стоянки приобрести прямо на перроне набор классической российской железнодорожной провизией — жареную курочку в промасленной бумаге, несколько отварных картофелин в жёлтом сливочном масле, несколько перьев зелёного лука и солёные огурчики в полиэтиленовом пакетике. Увы, это было невозможно — здесь, как и в «том, другом» 2023-м племя станционных торговок исчезла, как класс, вытесненная то ли железнодорожно-общепитовским сервисом, то ли неудержимо наступающим коммунизмом, избавившим обитательниц провинции от необходимости зарабатывать таким образом прибавку к пенсии.
Ладно, решил я, потерплю ещё немного — а там, в самом деле, схожу в вагон ресторан. Возьму в тамошнем буфете каких ни то пирожков и сэндвичей — они, судя по опыту предыдущей поездки, очень недурны и к тому же бесплатны, — и попрошу проводника принести чаю. Приняв это решение, я сунул Бэльке пару полосок вяленой оленины — гостинец от И. О. О.! — плеснул из предусмотрительно прихваченной бутылки воды в пластиковую миску, и откинулся на спинку диванчика. Зверюга радостно зачавкала, благодарно виляя хвостом — наконец-то вспомнили о маленькой собаченьке, не дали погибнуть с голода! — а я провожал взглядом проплывающие за вагонным окном сосны, и вспоминал недавнее прощание с И. О. О.
— Не знаю, что ты собирался делать дальше… — мой собеседник неопределённо пожал плечами. — Но у меня, не скрою, были на тебя некоторые планы. Были — потому что сейчас кое-что изменилось…
Он
