Когда мы вернемся - Борис Борисович Батыршин
— Может, оставишь здесь? — И. О. О. погладил зверюгу по палевой холке. — Тебе сейчас будет не до неё — придётся помотаться, а с собо1-то не потаскаешь. А здесь — благодать, озеро, накупается вволю, да и еда нормальная, не шарики эти вонючие…
— Я посмотрел на Бэйли — морда у собаки был смурная, словно в предчувствии близкое расставание.
— Может, в другой раз, Евгений Петрович. Или сам приеду погостить подольше… А сейчас — вы же правильно сказали, я толком не определился, что делать дальше. Может, придётся спешно отправляться на «Зарю» — я всё ещё числюсь капитаном, а Бэйли прошла подготовку для Внеземелья, надо браться за дело. Да и вообще — куда я без неё?..
Перспектива снова оказаться одному, в пустой московской квартире, показалась мне вдруг невыносимой. Я немедленно обругал себя за эгоизм и эгоцентризм — собаке, в самом деле, было бы гораздо лучше здесь, в Карелии, на северной природе…
— Ну, как знаешь… — И. О. О. вздохнул. Собака, словно считав его разочарование, лизнула морщинистую руку и завиляла хвостом. — Но насчёт «Зари» я бы на твоём месте не обольщался — корабль на днях загонят в орбитальный док на «Китти Хоке», и там он простоит месяца три. А у тебя пока есть, чем заняться — если не передумал, конечно…
— С чего бы? — я пожал плечами. — Это и в моих интересах. Всё же старый друг, хотя и в новой ипостаси. Надо хотя бы попытаться понять, во что он вляпался на этот раз. Заодно и этой… «машиной времени» проясним — вдруг вы правы, и у Карандеева действительно получилось?
По дороге к городу мы намеренно избегали этой темы, но мысль о том, что моё «попаданство» вовсе не результат непостижимого замысла неких высших сил, а побочный результат эксперимента полувековой дальности не отпускала мне покоя ни на минуту. Я достаточно знал себя, чтобы понимать: как бы оно не повернулось дальше — пока не получится это прояснить, покоя мне не будет.
— Ладно, как говорят в Одессе, будем посмотреть. — И. О. О. как-то сразу сгорбился — словно взвалил на свои плечи ещё десяток-другой лет вдобавок к уже имеющимся… скольким? Я даже гадать боялся на эту тему. — Не буду скрывать, Алексей, я видел в тебе преемника. После того, как я удалился от дел, мой департамент разделился на несколько отделов, хотя, формально и сохранил прежнюю единую структуру. Есть отдел Главного Психолога Проекта, там занимается исключительно вопросами, вытекающими из названия. Есть отдел Внешней Безопасности, он сильно разросся за последние годы — область деятельности людей за пределами планеты расширяется, население Внеземелья стремительно растёт, приходится соответствовать. А есть и отдел безопасности внутренней — тот самый, с которого всё когда-то начиналось…
— Поиски следов инопланетного вмешательства? — уточнил я. И. О. О. кивнул.
— Многие перестали воспринимать эту службу — некоторые в шутку называют её 'контрразведкой земной цивилизации, — всерьёз, в особенности, после того, как я ушёл на покой, препоручив руководство отдела Каланову. Михаил Георгиевич мужик толковый, но для такой должности у него не хватает воображения. А вот ты — дело другое, ты для неё буквально создан. Так что подумай на досуге…
Я промолчал. О том, что Каланов не обычный завлаб, и неспроста И. О. О. оставил ему послание для меня я, конечно, догадывался. Да и предложение его не стало для меня совсем уж неожиданностью — ситуация чем дальше, чем сильнее напоминала мне сюжет «Жука в муравейнике», и это не могло не беспокоить. Понять бы ещё, кто выступает в роли «подкидыша» — один лишь сгинувший автор «Истории Галактики», или и я тоже?
* * *
И. О. О. почему-то не захотел въезжать в Петрозаводск, а высадил меня на автобусной остановке в пригородном посёлке.
Автобуса — вернее, электробуса, общественный транспорт на ДВС почти совершенно исчез даже в провинции, — дожидаться долго не пришлось, и уже через двадцать минут мы торопливо шагали по перрону. Чемодан, полный северных гостинцев — копчёная рыбка, оленина, в том числе и сушёная, для Бэльки, полуторалитровая бутыль с продуктом лесника Михалыча, — оттягивал мне руку. В вагон мы запрыгнули за миг до того, как состав дёрнулся, и покатился, лязгнув сцепками. За окнами проплывали пригороды столицы Карелии, а я, устроившись вместе с собакой в купе, приводил себя в неповторимо-ностальгическое состояние железнодорожного путешественника. Конечно, Нуль-Т, тахионные зеркала, звездолёты — это всё замечательно, это прогресс, галактическое будущее человечества — но как же здорово проехаться иногда вот так, в вагоне поезда дальнего следования!
Конвертов было два — оба из плотной коричневой бумаги, оба украшены сургучными печатями — только на том, что я взял из сейфа в Центре Подготовки, со штампом «Зари» на лицевой стороне, сургуч был надломлен, а на втором, полученном от И. О. О. — цел. Кроме печати, на конверте имелся бледно-фиолетовый штамп «Совсем секретно», и при виде его я улыбнулся.
И. О. О. уже не в первый раз вручал мне конверты с подобными оттисками, и всякий раз меня подмывало спросить — изготовлен ли этот штамп исключительно для меня, любимого, или другим тоже достаются подобные сувениры? Возникло такое желание и сегодня, но я удержался. Пусть останется загадкой — раз уж было таковой столько лет…
Бурый сургуч треснул и раскрошился под пальцами, и несколько секунд спустя я уже рассматривал содержимое конверта. Это было моё письмо — то самое, отосланное с «Зари перед тем, как звездолёт нырнул в червоточину 'сверхобруча». На внутренней стороне клапана конверта имелась надпись, сделанная авторучкой — «23. апр. 1986». Видимо, подумал я, это дата, когда было вскрыто письмо; отослал я его шестнадцатого апреля, и почти неделю письмо добиралось до адресата — от станции «Барьер» на дальней околице Пояса Койпера в подмосковный Королёв. Я ещё раз подивился, как поразительно сжались некогда космические расстояния — и развернул пожелтевшие листки.
Работая над посланием для И. О. О., я составил его из двух частей — первой, посвящённой истории моего попаданства, и второй, содержащей описание оставленной мною реальности. И теперь,
