Интервенция - Иван Алексин
— Разгромил Ходкевич Федьку, — не скрывая торжества заявил тот. — Так разгромил, что мало кто в живых остался!
— А Фёдор? — осевшим голосом вопросил хозяин. — С Фёдором что?
— И Фёдору карачун пришёл. Черкасы догнали да порубили.
— Это точно⁈
— Сам его тело видел, — не отвёл глаз боярин. В конце концов; жив Годунов или нет, не так уж и важно. Если на Москве младенец Шуйских на престол сядет, то князь Скопин-Шуйский наверняка на его сторону перейдёт. Особенно если его в опекунский совет ввести. А без войска да потеряв Москву, кому этот Борисовский выродок нужен будет? — И сразу сюда поскакал.
Мстиславский опустился на лавку, задумался, просчитывая варианты. Смерть Фёдора резко ослабляла партию Годунова, выдернув из основания краеугольный камень. Кого теперь тот же Грязной в качестве претендента на престол выдвинуть сможет? Ксению? Даже не смешно. Царевич Иван Шуйский значительно более весомой фигурой будет. И несомненные права на престол имеются, и во главе последней армии родственник стоит, и бояре воцарение младенца, при котором на долгие годы вольготнее житься будет, поддержат. А сам он в опекунский совет войдёт и отодвинуть себя от власти уже не позволит.
— Решайся, Фёдор, — засопел нетерпеливо Воротынский. — Сейчас самое время Васятку Грязного прирезать да власть в свои руки взять. Завтра дойдут до Москвы слухи о гибели царя, этот лихоимец сразу действовать начнёт. Придушит царицу Марию с младенцем и Ксению в государыни выкликнет. Тогда всем худо будет!
— Этот придушит, — согласился с князем Бельский. — Рука не дрогнет. На него, как мне батюшка сказывал, даже дядя (Малюта Скуратов) опаску имел.
— Как действовать думаешь, Иван Михайлович?
— А что тут думать? — удивился князь. — На подворье Скопина-Шуйского идти первым делом нужно. Царицу Марию из-под стражи выручать.
— А князь Михаил не осерчает, что мы в его хоромы вломились да людишек его побили? У него войско под рукой.
— А что ему серчать, ежели мы лишь холопов Грязного, что возле усадьбы толкутся, разгоним, а потом, со всем вежеством до царицы допустить попросим? — хмыкнул самодовольно Бельский. — Ей деваться некуда будет.
— На подворье к князю я сам пойду, — решительно заявил Воротынский, заметив как нахмурился хозяин. Идея послать туда Бельского тому явно не понравилась. — Из челяди князя никого не трону. А у Марии, и впрямь, другого выхода нет, как нашу сторону принять. Она, и пока Годунов жив был, каждый день прихода убийц ждала, а теперь и подавно. Понимает, что смерть лютая для неё с царевичем в дверь стучится. Потому и нам в ноги упадёт, и власть опекунскому совету отдать согласится. А мы в тот совет и Скопина-Шуйского введём. Вот и выйдет, что его войско на нашей стороне будет.
— Князю Михаилу ещё с ляхами управится нужно, — заметил Богдан. — А то дело нелёгкое. По-всякому может обернуться.
— Допустим, — кивнул Мстиславский. — А от меня-то ты чего хочешь, Иван Михайлович?
— Боярские роды на Москве поднять. Чтобы к утру все со своими холопами в Кремле объявились. И с Куракиным обговори, чтобы московские полки за царевича Ивана поднял. Ему под Грязного шею гнуть, тоже радости нет. Был бы Годунов жив, то одно. А так, если мы его тоже в опекунский совет введём, должен на нашу сторону встать.
— Должон, — со вздохом согласился князь Фёдор, принимая непростое решение.
Глава 11
27 апреля 1609 года от рождества Христова по Юлианскому календарю.
— Мария! Поднимайся быстрее! Беда!
— Что случилось⁈ С Ванечкой что-то⁈
Мария Шуйская, едва раскрыв глава, кинулась к резной колыбели, подвешенной рядом с постелью к потолку, склонилась над спящим сыном и лишь затем, убедившись, что младенец сладко спит, обернулась к мечущимся в тусклом свете свечи фигурам, вычленив взглядом хозяйку. И тут же в душе поднялся липкий, застарелый страх, обдав сердце холодом. Вот и свершилось то, неизбежное. Не стала бы к ней в опочивальню Александра Скопин-Шуйская ночью без серьёзной причины врываться.
— Да что с ним сделается⁈ — отмахнулась от вопроса княгиня. — Одевайся быстрее! Спасаться нужно. Воры у ворот стоят!
— Воры⁈ — захлебнулась словом Шуйская. О том, зачем могли прийти сюда воры, у неё не было ни малейшего сомнения. Им её сын нужен. — Да что же нас всё в покое никак не оставят, Господи⁈ Кто там⁈
С того самого дня, как её мужа свергли с престола, а её в Богородице-Рождественский монастырь под строгий надзор сослали, бывшая царица жила в постоянном страхе. Дурой ещё довольно молодая женщина не была; понимала, что её ещё не родившийся ребёнок, прямой угрозой вернувшему себе престол Годунову является. И как в таких случаях этакие угрозы устраняют, прекрасно знала. Каждый день приступая к трапезе, гадала; не отравлено ли? Каждую ночь, просыпаясь, вслушивалась; не идут ли?
Переселение в дом князя Скопина-Шуйского стало истинным благословением. Нет, Мария ни капли не заблуждалась, относительно своей участи. Даже если не убьют, то сразу же после родов в монастырь сошлют и с ребёнком разлучат. Но тут, хотя бы надежда появилась, что девочку не убьют. Князь Михаил ей клятвенно пообещал, что выпросит у царя дозволение взять её дочь на воспитание и после, дав приданное, выдать замуж. Как же она тогда молилась, страстно взывая к Богу, о рождении девочки. Мечтала, чтобы у её ребёнка хотя бы крошечный шанс выжить появился!
Рождение Ванечки, перечеркнуло всё, вновь ввергнув бывшую царицу в пучину страха и отчаяния. Теперь её ребёнку точно не жить! Царь, уезжая в поход, наверняка на этот счёт своему псу распоряжение оставил. Страшный старик! Лишь раз, когда её из дворца в монастырь везли, его видела, а сердце каждый раз при воспоминании от ужаса трепещется. Одно слово, душегуб. Этакому и младенца зарезать, ничего не стоит!
И вновь потекли дни в тревожном ожидании неизбежного. Княгиня Александра утешала как могла, продолжая ссылаться на обещание князя. И даже матушка её мужа, княгиня Елена, суровая, властная женщина державшая в кулаке всё княжеское подворье, пообещала заступничество перед царём. Дескать, помнит о той поре, когда она одна с ребёнком осталась и их Василий Шуйский под свою опеку взял.
И в
