Интервенция - Иван Алексин
И всё бестолку. Вроде уже и самого Дмитрия окончательно прибили, и публичную демонстрацию причастности к еврейскому исповеданию продемонстрировали, но даже потеряв «символ», консолидировавшее вокруг себя все слои населения, на мою сторону южане переходить не торопились. Тот же Козельск это наглядно показал. Да и из других городов (за редким исключением навроде Болхова и Карачева) посланцы с изъявлением покорности перед моим шатром не толпились. Но стоило по окрестностям разнестись слухам о том, что ляхи царское войско разбили, как отношение ко мне местного населения кардинально изменилось. Даром что жители Болхова, несмотря на малочисленный отряд и угрозу появления вслед польского войска, с распростёртыми объятиями приняли, так ещё, в ответ на разосланных во все стороны гонцов, уже вестники из Мценска, Белёва и того же Козельска, своих посланцев с изъявлениями покорности и обещанием выслать воинскую подмогу прислали. А главное, что и жители Орла, ворота перед Ходкевичем закрыв, неожиданно заявили гетману, что: «Царь у них теперь один — Фёдор Борисович, а других воров, будь то Петрушка, что в Белгороде сидит или иноземный королевич, им не надобно».
Так что Ходкевич, выиграв битву, в итоге проиграл компанию. Юг страны, до этого одинаково враждебно смотревший на обе противоборствующие стороны, начал переходить на мою сторону. Хотя, может и не весь. Я, пока, только от близлежащих городов весточки имею. Как в более отдалённых регионах отреагируют, ещё неизвестно.
Впрочем, Ходкевич, ещё надеется переломить ситуацию в свою пользу, рассчитывая разгромить теперь армию Скопина-Шуйского, по последним данным как раз подошедшего к Орлу. Вот даже вслед за мной к Болхову не бросился, хотя наверняка весть о том давно до гетмана дошла.
Хотя в этом литовский полководец, пожалуй, прав. Сунься он вслед за мной, на быструю победу рассчитывать не приходилась.
Болховская крепость построенная на высоком холме (Красная гора), расположенном у впадения реки Болховки в реку Нугрь, несмотря на деревянные стены, была довольно крепким орешком. С трёх сторон водные преграды пусть и не очень широких рек, на берегу у основания холма «глухой» шестиметровый частокол с заострёнными толстыми брёвнами. И уже дальше на высоком холме, если, конечно, ты к нему прорвёшься, «рубленый город» (крепостная стена в основании которой широкие срубы доверху наполненные землёй с камнями).
С северной же стороны, единственно не имевшей водной преграды, осаждающим сначала было нужно взять посад, расположенный на соседнем холме и так же окружённый частоколом со рвом, и лишь затем, преодолев глубокий ров, вновь упереться в крепостные стены на вершине Красного холма, с их сторожевыми башнями и пушками.
В общем, быстро взять этакую крепость без серьёзной артиллерии, можно только забросав телами своих воинов, что Ходкевич себе позволить не может, а несколько 3-фунтовых пушек, что гетман притащил с собой, на роль осадных орудий никак не тянут.
Вскочив на коня, через Никольские ворота, въезжаю в город, спускаюсь с холма к суетящимся на склоне мастеровым. Потянувшиеся с окрестных деревень крестьяне вооружены были кое-как и в военном плане серьёзной силы не представляли. Поэтому наиболее боеспособных из них я отдал под командование Кузьмы (Кривонос был, пока, единственным воеводой, что появился вслед за мной в Болхове), который собрал под своей рукой около тысячи выживших стрелков. Вокруг старожилов и формировался новый отряд. Мушкетов у меня лишних нет, а вот простенькие пики сделать можно. Вот пусть и обучает. Остальных новоприбывших я отправил на строительство дополнительных укреплений. Пусть хоть так свой хлеб отрабатывают. И так с прокормом этакой оравы начали проблемы появляться.
Ещё до меня дошли вести о прибившихся со своими отрядами к Скопину-Шуйскому Тараске и Ефиме, о ранении попавших в плен Пожарском, Татищеве и Борисе Грязном, гибели Мизинца, Дмитрия Трубецкого, Татева, Шереметева и недолго побывшего в чине окольничего Тимофея Грязного. Такая вон печальная арифметика по результатам сражения получилась.
Ефима перехватываю на въезде в город. Рядом с десяток рейтар и, я мысленно кривлюсь, поминая чёрта, Захарий Ляпунов!
— Государь.
Соскочив с коня, поднимаю с колен Ефима, обнимаю, похлопывая по спине.
— Рад, что живой.
— Да что мне сделается, Фёдор Борисович, — сконфуженно затоптался воевода, не ожидавший такой чести. — Кони у нас резвые. Как Дмитрий Михайлович повелел уходить, мы и утекли. Там, правда, черкасы вслед погнались. Очень уж их Тараско со своими кирасирами шибко обидел. Так мы их, версты через три развернувшись, в сабли встретили. А потом уже на Юг, навстречу князю Михаилу пошли.
— Выходит, уже была битва? — моё сердце сжалось в радостном предчувствии. Просто не отпустил бы Скопин-Шуйский рейтарский полк до сражения. А на беглеца после поражения Ефим со своими рейтарами не походил. — Разгромили Ходкевича?
— Не то чтобы разгромили, царь-батюшка, — замялся воевода. — Два дня бились да наскоки его конницы отбивали. А потом гетман со своего лагеря снялся и обратно в сторону Брянска ушёл. Князь Михаил Васильевич следом пошёл, а мне разрешил к тебе, государь, в Болхов уйти. И вот Захария Петровича с сеунчем (послание с известием о победе) к тебе послал.
Нехотя оборачиваюсь к Ляпунову, кивком головы, поднимаю с колен. Из братьев Ляпуновых я больше всего не любил именно Захария: и сам Захарий славился шебутным, неуживчивым характером, и осадочек после нашей прошлой встречи под Коломной остался. Но сейчас, после поражения от Ходкевича, мне помощь рязанских полков была нужна как никогда. А потому, и свою антипатию на время усмирить можно, и брата рязанского воеводы радушно принять.
— Здрав будь, государь, — с поклоном протянул он два свитка. — Послание тебе привёз, царь-батюшка, от князя Скопина-Шуйского и брата моего воеводы рязанского Прокопки Ляпунова.
— И ты будь здрав, Захарий, — кивнул я Никифору. Тот выступил вперёд, забирая свитки. — Знаю о том, что вы с братом Прокопием князю Михаилу изрядно супротив татарвы помогли. За то обоих золотым жалую.
— Благодарствую, государь, — вновь падает на колени Ляпунов. — Мы отслужим.
Отслужите, куда вы денетесь. Вот от поляков отобьёмся и я вас воеводами в Воронеж и Белгород пошлю; к так ненавидимым вами татарам поближе, а от Переяславля-Рязанского — подальше. Глядишь, и для дела польза, и мне спокойнее.
— Ладно — махнул я рукой. — поехали в Кремль. В честь первой победы над ляхами можно и попировать.
По дороге вновь подозвал к себе Ефима.
— Как князь Михаил? Шибко по жене убивается?
— По виду не скажешь, — пожал плечами воевода. — Но думаю, да.
— Дела.
Весточку
