Господин Тарановский - Дмитрий Шимохин
Высокий, сухой старик с белоснежной бородой, ниспадающей на грудь. Его спина была прямой, как клинок. Глаза под густыми бровями горели тем самым огнем, который я искал, — огнем фанатика, потерявшего все, кроме чести и ненависти.
Хан шагнул вперед, выступая посредником.
— Это — Осман-бек, — сказал он с уважением. — Он вел своих людей в бой под Урумчи. Он потерял трех сыновей, но спас свой род.
Я кивнул, приветствуя его.
— Салам, — произнес я единственное слово, которое знал наверняка.
Осман-бек приложил руку к сердцу и слегка поклонился.
— Алейкум ассалам, нойон, — ответил он. Его голос был сухим и скрипучим, как песок пустыни. — Мы слышали, что в степи появился урусский вождь, который собирает силы против Дракона. Мы пришли посмотреть, правда ли это.
— Правда, — ответил я. — Мой враг — ваш враг.
Старик посмотрел на меня долгим, оценивающим взглядом. Он видел перед собой чужака, неверного, но он видел и силу. Мои солдаты, мои пушки, моих сытых коней.
— Цинские собаки сожгли наши мечети, — сказал он тихо. — Они убили наших стариков и осквернили наши дома. Мы ушли, чтобы сохранить жизнь нашим женщинам и детям. Но наши сабли еще остры, а сердца полны мести.
Он сделал паузу.
— Мы — не попрошайки, нойон. Мы — воины. Дай нам еды для наших семей и место, где они будут в безопасности, пока мы воюем. И тогда триста моих бойцов встанут под твое знамя. Мы пойдем за тобой хоть в пасть к шайтану, если ты дашь нам возможность резать маньчжуров.
Я не стал торговаться. Я не стал спрашивать про верность или дисциплину. Я видел их глаза. Людей, потерявших родину, не нужно учить ненависти. Их нужно только вооружить и накормить.
— Ваши женщины и дети будут гостями в моем лагере, — ответил я громко, чтобы слышали и мои офицеры, и его люди. — Они получат хлеб, мясо и защиту. Никто не посмеет их тронуть. А ваши воины…
Я протянул ему руку.
— Ваши воины станут моими братьями по оружию. Добро пожаловать, Осман-бек.
Старик на мгновение замер, глядя на мою протянутую ладонь. Для правоверного пожать руку неверному — шаг непростой. Но он сделал его. Его сухая, жесткая ладонь крепко сжала мою.
— Иншалла, — прошептал он. — Да будет так.
Союз был заключен. У меня появилась кавалерия. И это были не просто наемники. Это были волки, жаждущие крови.
Следующие сутки лагерь гудел, как переполненный улей. Уйгуры разбивали свои шатры рядом с палатками моих солдат, каторжане делились табаком с новыми союзниками, пытаясь жестами объяснить устройство винтовок.
Я сидел в штабной палатке, склонившись над картами, когда полог откинулся, и вошел Гурко. Его лицо, обычно спокойное, было озабоченным.
— Ваше высокоблагородие, — доложил он с военной четкостью, которая сейчас прозвучала как приговор. — Майор Баранов докладывает из мастерской. У нас закончилось листовое железо.
Я поднял голову.
— Как закончилось? Я же приказывал…
— Последний лист ушел на корпус тридцать пятой ракеты, — перебил он меня. — Порох есть, динамит есть. Делать корпуса не из чего.
Я вышел в мастерскую. Картина была удручающей. Пресс стоял, горн погас. Каторжане-мастеровые сидели без дела, крутя самокрутки. Иван Москвин, наш главный «жестянщик», развел руками.
— Всё, барин. Железо вышло.
Проблема была очевидна, и она была катастрофической. В Иркутске я рассчитывал, что смогу докупить кровельное железо в китайских факториях, но здесь, в дикой степи, его не было.
— А подковы? — спросил я, понимая абсурдность вопроса. — А котлы? У нас в обозе есть запасные котлы.
— Не пойдет, — мрачно ответил Антип Никодимыч. — Котел чугунный или медный, толстый. Его не согнешь в трубу. А переплавить, раскатать в лист — это ж завод нужен, прокат. Здесь, на коленке, такое не сделаешь.
Ситуация казалась безвыходной. Мой главный козырь, мое «чудо-оружие», которое должно было повергнуть в ужас целую империю, превратилось в груду бесполезного пороха. Тридцать пять ракет. Этого было мало. Ничтожно мало для большой войны.
Я решительно развернулся и зашагал в сторону лагеря уйгуров.
Осман-бек сидел у костра, чистя свою саблю. Увидев меня, он встал, приветствуя с достоинством равного.
— У меня проблема, Осман-бек, — сказал я без лишних предисловий. — Мне нужно делать огненные стрелы, но у меня кончилось железо для их тел.
Бек внимательно выслушал перевод Хана. На его лице не дрогнул ни один мускул. Он не удивился, не выразил сочувствия. Он просто кивнул и, обернувшись к группе своих людей, что-то крикнул.
К нам подошел пожилой, седобородый уйгур с руками, похожими на корни старого дерева. Юсуф.
Осман-бек коротко пересказал ему мою проблему.
Старик выслушал, поглаживая бороду. Затем его выцветшие глаза посмотрели на меня с легкой, мудрой усмешкой.
— Железо — это для пушек, нойон, — сказал он через Хана. — А огненные стрелы всегда делали из бумаги. Так учили наши предки, так делают в Китае уже тысячу лет.
— Из бумаги? — недоверчиво переспросил подошедший Москвин. — Да ее ж разорвет к чертям собачьим! Порох — он силу имеет!
Юсуф ничего не ответил. Он жестом пригласил нас следовать за ним.
Мы пришли в нашу мастерскую. По приказу Юсуфа уйгурские женщины принесли стопки плотной, желтоватой бумаги, похожей на картон, — видимо, везли с собой для каких-то нужд, возможно, для письма или оклейки юрт. Притащили чан с каким-то раствором.
— Квасцы, — понюхав, определил Антип Никодимыч. — Или селитра.
Начался мастер-класс. Юсуф, закатав рукава халата, взял лист бумаги и окунул его в раствор.
— Надо вымочить, — пояснил Хан. — Чтобы огня не боялась.
Затем старик взял деревянную болванку-оправку, точно такого же диаметра, как наши железные трубы. Он начал наматывать мокрую, пропитанную раствором бумагу на дерево. Его движения были скупыми, точными, отработанными годами.
Слой за слоем. Каждый виток он густо промазывал клейстером, который тут же сварили на костре. Бумага ложилась плотно, без единого пузырька воздуха, превращаясь в монолит.
Когда трубка достигла нужной толщины — около полудюйма, — он снял ее с болванки и передал двум своим помощникам. Те, взяв катушки с толстой, просмоленной хлопковой нитью, начали туго, виток к витку, обматывать еще сырой корпус.
— Нить удержит силу, — пояснил Юсуф, не отрываясь от работы. — Как жилы держат мышцы.
Через десять минут передо мной лежала готовая труба. Тяжелая, плотная,
