ИГОРЬ ВЕЩИЙ. Чертежи для княжества - Алексей Рассказов
— Удобно, — его голос был тихим, но резал слух, как пила по кости. — Боги шепчут на ухо? Или духи? Наши жрецы говорят, что богов нужно ублажать кровью и дарами. А к тебе они сами приходят с дарами?
— Не боги, — парировал Игорь, намеренно игнорируя советника и глядя прямо на Рёрика. Он понимал, где находится источник реальной власти. — Логика. Понимание того, как устроен мир. Почему дует ветер. Почему течет вода. Почему гнется дерево и плавится камень. Я просто… вижу связи, которые другие не замечают. Цепочки причин и следствий. Сложить два камня в арку — и они не упадут. Это не магия. Это знание.
Рёрик не моргнул. Казалось, он даже не дышит.
— И откуда у тебя такое зрение? — спросил он, и в его голосе впервые прозвучала не требующая ответа заинтересованность. — Ты не похож на здешних. Одежда, речь… даже то, как ты стоишь. Все иное.
— Я из далеких земель, — это была полуправда, на которую Игорь решился, играя ва-банк. — Очень далеких. Оттуда, где знания ценятся выше золота, а умение строить и создавать — почетнее умения разрушать. Там этому учатся. Я… ученик тех земель. Всего лишь ученик.
— И что привело ученика таких просвещенных земель в наши болота и леса? — вновь вступил Аскольд, его тонкая бровь поползла вверх. — Просвещать дикарей? Нести нам свет своих знаний?
Игорь наконец перевел на него взгляд, встретившись с ним глазами. Взгляд Аскольда был колючим, язвительным.
— Буря. Кораблекрушение. Случай. Называйте как хотите, — Игорь пожал плечами, изображая безразличие, которого не чувствовал. — Судьба не спрашивает наших желаний. Она просто приносит тебя к одним берегам и уносит от других.
— И чего же ты хочешь теперь, оставшись здесь? — Рёрик вернул разговор в нужное ему, единственно важное русло. Его голос вновь стал ровным и неумолимым. — Богатства? Власти? Места при моем столе и миску с моей руки?
Игорь почувствовал, как земля уходит из-под ног. Это был ключевой момент, развилка. Просьба о богатстве выдала бы в нем алчного и мелкого человека. Жажда власти — опасного честолюбца. Оба пути вели в тупик или на плаху. Нужно было найти третий путь. Путь, который был бы и правдой, и ложью, и смиренной просьбой, и дерзкой амбицией.
— Я хочу жить, — тихо, но очень четко сказал Игорь, и в этих словах прозвучала такая первозданная, животная искренность, что даже Аскольд на мгновение замолк. — И… строить.
Рёрик слегка наклонил голову, словно прислушиваясь к отзвукам этого слова.
— Строить? — переспросил он, давая Игорю возможность продолжить, раскрыть свои карты.
— Да, — Игорь сделал шаг вперед, и его голос набрал силу, в нем зазвучали обертоны страсти, которую он и сам в себе до конца не осознавал. Он говорил не с конунгом, он говорил с самим собой, с тем инженером, который всегда жил в его душе. — Я вижу, как вы живете. Деревья рубите — новые не сажаете. Руды добываете — как придется, слой за слоем, не думая, что будет дальше. Строите — кое-как, на глазок, чтобы просто стояло. Вы сильны. Я видел это. Ваши воины могут горы свернуть. Но сила эта… хрупкая. Она зависит от удачи, от урожая, от того, пройдут ли дожди. Я могу сделать ее прочной. Научить не просто брать у земли, а отдавать ей. Чтобы одно срубленное дерево давало жизнь десяти новым. Чтобы из одной плавки руды получалось не три топора, а десять, и все — одинаково острые и крепкие. Чтобы стены Гнезда стали не просто частоколом, а неприступной крепостью, перед которой остановится любая вражеская рать. Я хочу строить. Нечто большее, чем то, что есть. Нечто долговечное.
Он замолчал, переводя дыхание. Он рискнул, выложив свою самую сокровенную, еще не до конца сформулированную мечту. Мечту не о выживании, а о созидании. О том, чтобы оставить после себя не груду костей, а дело.
Рёрик слушал, не двигаясь. Его лицо оставалось маской, но в глубине глаз, в этих холодных осколках голубого льда, что-то шевельнулось. Не одобрение. Не отвержение. Чистый, незамутненный, хищный интерес. Он видел перед собой не только человека, но и концепцию. Идею.
— Ты говоришь как правитель, а не как странник или ремесленник, — мягко, но ядовито заметил Аскольд. В его голосе прозвучала легкая, но отчетливая тревога. Этот человек мыслил категориями системы, государства — а такие люди всегда опасны для существующей иерархии.
— Я не правитель, — тут же, почти не давая ему договорить, парировал Игорь. Он повернулся к Аскольду, и в его глазах вспыхнул огонь. — Я инструмент. Молот не правит, он забивает гвозди. Пила не спорит с лесорубом, она пилит. Я — молот. Я — пила. Я — инструмент. Просто покажите мне, куда бить. Что пилить. И вы получите результат, который превзойдет все ваши ожидания.
Он снова повернулся к Рёрику и слегка склонил голову, делая вид покорности, но его поза, расправленные плечи и прямой взгляд кричали об обратном. Он не просил. Он предлагал. И подчеркивал свою полезность, свою инструментальность, стараясь при этом скрыть свое главное оружие — самостоятельность мысли.
Рёрик медленно, с какой-то звериной грацией, поднялся с кресла. Он был на голову ниже Игоря, но, подойдя вплотную, казалось, вырастал до его уровня. Его присутствие было настолько плотным, что вытесняло воздух. От него пахло кожей, холодным металлом и той же яблоневой древесиной.
— Ты — опасный инструмент, странник, — тихо произнес он, и его слова были предназначены только для Игоря. — Молот может забить гвоздь. А может — разбить голову. Хергрир держит тебя на коротком поводке, как диковинного зверя. Но я… я вижу дальше. Ты хочешь строить? Хорошо. Покажи, что можешь построить для *меня*. Укрепи Гнездо. Сделай так, чтобы ни одна вражеская ладья не могла подойти к его стенам без страха. Сделай моих воинов сильнее, их мечи — острее, их доспехи — прочнее. Сделай так, чтобы мое слово здесь звучало громче, чем шепот жрецов в капище. Тогда… тогда мы посмотрим на твое место здесь.
Он повернулся и так же медленно вернулся в свое кресло, откинувшись на спинку. Его фигура снова застыла в прежней позе. Энергия, наполнявшая его секунду назад, исчезла. Разговор был окончен. Приговор вынесен. Был дан шанс.
— Можешь идти, — бросил Аскольд, жестом указывая на дверь.
Игорь кивнул, развернулся и вышел, чувствуя на спине два пристальных взгляда. Он не оборачивался. Он вышел на площадь, залитую теперь уже полным утренним светом, прислонился к шершавой бревенчатой стене и закрыл глаза, глубоко
