Деньги не пахнут 3 - Константин Владимирович Ежов
BLM – три буквы, от которых в зале прохватил лёгкий холодок, словно сквозняк из приблизившегося митинга. Не просто хэштег, а раскалённый факел: люди вышли на улицы после жёсткого соблюдения закона белым, и общественное внимание сконцентрировалось не только на справедливом, по его мнению, несоблюдении чёрными законов, но и на системных экономических неравенствах. Заголовки, репортажи, обсуждения – всё это могло пойти волной и ударить по компании в самый неподходящий момент.
Если продать только Harbor Lobster, оставив Toscana Garden – картинка сложится однозначно: будто делается выбор не в пользу одних клиентов из-за их покупательной способности, а вовсе по признаку принадлежности к чёрной расе. Во всяком случае именно так и будут подавать тему. Для руководителя-компании, который принадлежит к числу немногих чернокожих СЕО в списке Fortune 500, такой шаг мог превратиться в личную катастрофу. Образ решившего уйти по-тихому топ-менеджера выглядел крахом доверия и символом предательства перед собственной общиной.
В зале слышались рассуждения: возможно, пока критика ещё укладывается в рамки "стареющий бренд, падающая рентабельность". Но промедление опасно — общественное настроение быстро меняет смысловую окраску; то, что вчера воспринималось как деловой шаг, завтра может быть прочитано как пренебрежение к уязвимым. И тогда огонь возмущения выйдет из-под контроля.
Уитмер, глядя устало сквозь стеклянную стену переговорной, пытался отмахнуться от этой версии – мол, всё проще: устаревшая модель, необходимость обновления, страх акул рынка. Но в голосе скользнула нервозность, в ноздрях — запах пережитых стрессов, в пальцах – лёгкая дрожь от часов, отмеряющих сроки сделки. Пирс, напротив, упирал на осторожность: уклонение от риска, прозрачность и избегание поспешных шагов, которые могли бы обернуться юридическими и PR-проблемами.
Наконец прозвучало согласие – продать до собрания акционеров. Решение принято не потому, что опасения полностью развеялись, а потому, что были подсчитаны риски: лучше сократить окно для критики и действовать быстро, чем оставлять простор для общественного нарекания. В воздухе раздался тихий щелчок – словно палец, нажимающий кнопку на таймере.
Сцена завершилась деловым ритуалом: обсуждение стратегии для собрания акционеров, порядок коммуникаций, распределение задач. Но среди деловой сухости скрывалась цельная мысль – доверие нужно заслужить лично. Ничьи голоса чужими заслугами не заменят: чтобы перейти от роли наблюдателя к роли главного стратега, требовалось не только указать проблему, но и показать путь её безопасного разминирования.
Пока переговоры утихали и эфир зала заполняла мягкая ламповая подсветка, в воздухе оставалась горькая, но ясная нота: кризис можно либо погасить заранее, либо пережить огромный шквал последствий. И выбор, сделанный в этот день, был первым шагом на пути к попытке сохранить не только активы, но и лицо компании в глазах общества.
Глава 8
В переговорной повисла густая тишина, нарушаемая только ровным гулом кондиционера и редким шелестом бумаги. Пирс говорил спокойно, уверенно, будто рассекал ножом вязкий воздух. Его голос звучал твёрдо, без колебаний, и каждое слово отмерялось точно, как шаги по холодному каменному полу.
Он напомнил о двух путях, которыми можно сместить генерального директора: через собрание акционеров или через решение совета директоров. Первый способ казался теоретически возможным, но на деле был тупиком. Акционеры, даже если и кипели недовольством, не решились бы так резко выбросить Уитмера за борт – слишком опасно для котировок и слишком рискованно для стабильности. Без преемника корабль компании сорвался бы в шторм: падение акций, хаос в управлении, недоверие рынка. Чтобы подготовить преемника, нужны месяцы, а до собрания оставалось всего ничего.
Значит, дорога одна – косвенная. Решение совета.
Пирс обвёл взглядом собравшихся, и в этом взгляде было предупреждение: если акулы рынка решат вцепиться в кресло СЕО, то начнут они не с него самого, а с окружения. Сначала снимут директоров – всех двенадцать, ведь именно они единогласно поддержали спорную сделку. А потом посадят на их места тех, кто будет готов нажать на курок и сместить руководителя.
Противники выставят потери от продажи как чудовищные. Сто миллионов долларов – прямая дыра в отчётности, триста миллионов – если учитывать упущенные выгоды от растущей стоимости недвижимости. В глазах акционеров это будет выглядеть не как трудное, но необходимое решение, а как преступная халатность.
Уитмер сидел неподвижно, но напряжение выдавали мелочи: сжатые пальцы, побелевшие костяшки, тень, залёгшая под глазами. В его сознании наверняка бурлила горечь: решение, принятое ради будущего компании, теперь оборачивалось обвинением в некомпетентности.
Пирс продолжал методично разворачивать картину: нынешних директоров обвинят в том, что они проголосовали из дружбы или личной выгоды, а не из интересов акционеров. Под ударами окажутся все, без исключения. А кто станет спорить? На собрании нельзя будет открыто заявить: "Мы избавляемся от бренда, потому что его клиенты – в основном представители меньшинств, и они не приносят прибыли". Такого оправдания не существует. Вернее, в нынешнем политическом моменте в США, когда чёрным можно всё, ущемлять их никак нельзя.
Когда доски и подпорки обрушатся, акулы тут же выкатят своих людей. Для акционеров это будут новые лица, и их поддержат охотно – ведь хуже уже некуда. Новый совет займётся поиском преемника, и срок Уитмера растянется максимум на год, не больше.
Над столом воцарилась тишина, как перед ударом грома. В воздухе витал запах близящейся беды – острый, как озон после молнии.
И тогда Пирс произнёс фразу, прозвучавшую как сухой щелчок капкана:
"Единственный выход – лишить саму схему смысла. Надо сделать так, чтобы голосования просто не было."
В комнате стоял сухой запах бумаги и приглушённый аромат полированной мебели. Гул вентиляции, похожий на низкое бормотание, смешивался с едва слышным поскрипыванием кожаных кресел, когда кто-то менял позу. Разговор стал тяжелым, как влажный воздух перед грозой.
Идея Пирса прозвучала просто: если не будет кандидатов – не будет и голосования. Нужно уговорить крупных акционеров воздержаться от выдвижения новых директоров. Формально это казалось изящным решением: устав позволял вносить кандидатуры лишь тем, кто владел пятью и более процентами акций. Но за внешней стройностью плана ощущалась хрупкость. Словно тонкая паутина, которая кажется прочной только до первого порыва ветра.
В памяти вставали картины грядущего: акулы всё равно протащат своих двенадцать ставленников и вытеснят старый совет, а вместе с ним и Уитмера. Эта дорога уже виднелась впереди – выжженная, неотвратимая.
Чтобы повернуть ситуацию, требовалось другое решение. Но слово ещё нужно было получить – и, если Уитмер поддастся на уговоры Пирса, возможности выступить не представится.
Вздох, как короткий удар по стеклу, разрезал тишину. Уитмер нахмурился. Его лицо потемнело, словно небо, затянутое свинцовыми
