Царёв Пророк - Денис Нивакшонов
— Церковь не накормит вдову, у которой отняли кормильца! — возразил Григорий, и в голосе зазвучали отчаянные нотки. — Она будет нищенствовать. Её личная Смута уже наступила, государь! И мы виноваты в этом. Лично мы!
Он смотрел на Годунова, пытаясь достучаться не до государя, а до человека. И впервые за долгое время увидел в его глазах не гнев, не расчёт, а нечто иное — усталое понимание.
— Хорошо, — неожиданно мягко сказал Борис. — Хочешь помочь вдове? Помоги. Но не из казны. Из своего кармана. Ты получил сегодня жалованье? Получил. Вот и распорядись им. Как советует твоя… совесть.
Григорий понял, что это не отказ, а урок. Урок ответственности, которая начинается с малого. Не с абстрактного «народа», а с конкретной Марфы с Варварки.
— Я так и сделал, — тихо ответил он. — Но денег мало. Ей нужна не милостыня, а гарантия. Работа. Уверенность в завтрашнем дне.
— Тогда найди ей работу, — пожал плечами Годунов. — Ты у меня советник. Советуйся и действуй. В пределах разумного.
Патриарх Иов, всё это время молчавший, поднял руку.
— Позволь и мне слово, брат Григорий. Твоё рвение похвально. Но не впадай в грех гордыни. Не ты послал тому парню смертный час. Не ты определяешь сроки человеческие. Твоя задача — спасать души и тела многих. А спасение многих иногда требует… малых жертв. Жестокая это арифметика, но иной Бог нам не дал.
Григорий смотрел на двух самых могущественных людей государства, пытавшихся объяснить ему законы этого мира. И он понимал, что они по-своему правы. Но он-то знал, что мир может быть устроен иначе. И этот разрыв между знанием и возможностью сводил с ума.
— Я понял, — сказал он, чувствуя, как пыл сменяется ледяным, трезвым отчаянием. — Простите, что потревожил.
Он поклонился и вышел.
Вечером он снова пришёл на Варварку. Договорился с подрядчиком, чтобы вдову Марфу взяли на лёгкую работу — стирать порты рабочим и готовить для них еду. Это давало ей кров и еду. Это была капля в море. Но для одной Марфы — целый океан.
Стоя у её избы и глядя на зажигающиеся в сумерках огни, Григорий думал о цене прогресса. О том, что каждое великое дело, каждая спасённая тысяча жизней, может быть построено на костях одного невинного. И он дал себе слово: он будет помнить о каждом таком «одном». О Васятке. О Марфе. Они станут для него тем нравственным компасом, который не даст превратиться в холодного расчётливого стратега, играющего судьбами миллионов.
Он посмотрел на свои руки. Руки учителя истории, которые теперь пахли дёгтем, деревом и… кровью. Он больше не был пророком. Он стал частью этой машины. И его задача была не сломать её, а постараться, чтобы она давила как можно меньше.
«Жестокая арифметика», — прошептал он слова Иова.
Но решил, что будет вести свой счёт. В котором каждая жизнь будет на вес золота.
Глава 19
Прошло несколько недель с истории на Варварке. Григорий заметил в себе перемену: его взгляд на свитки и отчёты стал иным. Раньше он видел в них цифры, ресурсы, стратегические точки. Теперь за каждой строкой ему мерещились лица. Вот «тридцать работных людей на строительстве амбара в Коломне» — среди них есть ли свой Васятка? А вот «вдовья десятина с посада» — сколько там Марф, оставшихся без кормильца?
Эта «человеческая арифметика» сводила с ума, но и придавала работе новый, выразительный смысл. Он стал вникать в детали, которые раньше казались второстепенными: условия труда, снабжение артелей провизией, способы транспортировки. Его предложения теперь вызывали у дьяков и подьячих не скрытое раздражение, а откровенный стон. Он требовал невозможного: чтобы до Нижнего Новгорода доставляли не просто лес, а лес высушенный и обработанный; чтобы на стройках были оборудованы навесы от дождя и котлы с горячей похлебкой.
— Брат Григорий, да это ж золотых дел мастера, а не плотники получатся! — вздыхал дьяк Ефим, внося поправки в сметы.
— Они и есть золотые, — парировал Григорий. — Их жизнь и здоровье — самое ценное, что у нас есть. Без них все амбары останутся чертежами на бумаге.
Его настойчивость начала приносить плоды. На стройках зазвучали не только матерные ругательства, но и удивлённые одобрительные возгласы, когда люди видели, что о них действительно заботятся. Слухи о «справедливом советнике» поползли по городам и весям быстрее, чем царские указы.
Однажды поздним вечером, когда Григорий в своей келье при свете сальной свечи корпел над картой путей сообщения, в дверь постучали. На пороге стоял стольник.
— Боярин зовет. Немедля.
В кабинете Годунова пахло дымом и чем-то едким — уксусом, которым окуривали помещение от морового поветрия. Борис сидел за столом, но не работал. Он смотрел в одну точку, его пальцы нервно барабанили по столу. Перед ним лежал небольшой, грязный свёрток.
— Закрой дверь, — коротко бросил он.
Григорий повиновался. Воздух в горнице был напряжённым, как перед грозой.
— Смотри, — Годунов ткнул пальцем в свёрток. — Привезли сегодня из Путивля. С нашим гонцом.
Григорий развернул тряпицу. Внутри лежал небрежно сложенный лист пергамента. Знакомый почерк, знакомые слова — это был один из его текстов, официальная версия гибели царевича Дмитрия. Но кто-то нанёс поверх текста, на полях и между строк, другие записи. Корявые, выведенные сажей или углём, но разборчивые.
«Не верьте боярской лжи!»
«Дмитрий-царевич жив, сокрыт добрыми людьми!»
«Годунов чёрту душу продал, чтоб сесть на престол!»
«Ждём знака, православные! Освободитель близко!»
Григорий почувствовал, как кровь отливает от лица. Это была не просто крамола. Это был вызов. Пропаганда на пропаганду. Паразит, внедрившийся в официальное сообщение.
— Как? — выдавил он.
— Как? — Годунов язвительно усмехнулся. — Очень просто. Наш грамотей в Путивле зашёл в кабак отдохнуть, да и заснул. А проснулся — сумка с грамотами вскрыта, часть их испорчена. Весь город уже читал. И не только читал — переписывает. Это, — он пнул свёрток, — уже пятый список. Они наши же грамоты используют как бумагу для своей пропаганды! Чёртово гнездо! Я велю выжечь Путивль дотла!
Он встал, с силой отшвырнув стул. Его лицо исказила знакомая гримаса паранойи.
— Государь, это лишь усугубит ситуацию! — поспешно сказал Григорий. — Сожжешь Путивль — получишь десяток новых очагов смуты. Они этого и ждут! Это провокация!
— А что предлагаешь ты?! — взревел Борис. — Больше грамот рассылать? Больше амбаров строить? Не работает твой метод, брат Григорий! Не работает! Они плюют на твою «заботу»! Им нужна кровь! Им нужна смута!
Григорий подошёл к столу и внимательно,
