Золотая лихорадка. Урал. 19 век - Ник Тарасов
— Первый рубеж взят, командир, — глухо сказал он.
— Да, Игнат, — я усмехнулся, сворачивая бумагу и пряча ее за пазуху. — Первый рубеж взят. Теперь пора готовиться ко второму.
Я чувствовал ледяное, пьянящее удовлетворение. Я не просто выжил. Я не просто выкрутился. Я начал свою игру. И первый ход в этом уральском гамбите был за мной.
Мы шли из конторы Аникеева, и мир вокруг казался мне оглушительно тихим. Я ожидал погони, криков, чего угодно, но за спиной была лишь тишина кабинета, в котором маленький, скользкий человек только что продал мне моё будущее за один серебряный рубль. Я жадно глотнул холодный, пахнущий дымом и навозом воздух. Это был воздух свободы.
Мы не пошли в кабак праздновать. Праздновать было нечего и не на что. Мы вернулись в мою каморку, где нас ждал Степан. Он вскочил, едва мы переступили порог, его глаза впились в мое лицо, ища ответ. Я молча достал из-за пазухи документ и развернул его на столе.
Подпись. Печать.
Степан выдохнул так, будто из него выпустили воздух. Он осторожно, двумя пальцами, коснулся сургуча, затем провел по размашистому росчерку Аникеева.
— Сработало… — прошептал он. — Черт возьми, сработало! Он подписал!
— Он не просто подписал, — сказал я, забирая бумагу и снова пряча ее. — Он сам, по своей воле, отдал нам ключ. Теперь у нас есть законное право на землю. А это, в здешних краях, дороже золота.
— Но у нас нет ничего, чтобы эту землю обрабатывать, — трезво заметил Игнат, его эйфория от успешной операции уже прошла. — Руками породу не разгребешь.
— Верно, — кивнул я. Я вытряхнул на стол все, что осталось от моих денег после «сделки» с Аникеевым. Горсть медяков. Жалкое зрелище. — Вот наш бюджет.
Степан посмотрел на монеты, и его лицо снова вытянулось.
— На это и бочонка пива не купишь на троих.
— Нам не пиво нужно, — я сгреб монеты и протянул их Игнату. — Это все что у нас сейчас есть. Слушай задачу. Первое: сухари. Много. Насколько хватит. Второе: посуда. Пара котелков, кружки, ложки. Самое дешевое, можно битое, чинить будем сами. И третье, самое главное: инструмент. Топоры, лопаты, кирка, пила, пара хороших ножей.
Игнат взвесил на ладони жалкую горсть меди.
— На это, командир, и одного топора не купишь. Если нового.
— А нам новый и не нужен, — я посмотрел ему прямо в глаза. — Нам нужен рабочий. Иди на толкучку. Ищи пьяниц, которым нужно опохмелиться. Ищи работяг, проигравшихся в карты. Ищи тех, кто готов отдать за бесценок топор, чтобы купить бутылку браги. Торгуйся, как дьявол. Дави, угрожай, если надо. Ты знаешь, как это делать. Мне неважно, как ты это достанешь. Но к вечеру у нас должен быть инструмент.
Игнат кивнул. В его глазах не было сомнения. Была задача. Он спрятал деньги и, не говоря ни слова, вышел.
— А мы что? — спросил Степан, глядя ему вслед.
— А мы, Степан, идем на постоялый двор. Забирать сдачу, — я хитро подмигнул ему. — И обедать. Война войной, а кормить армию нужно.
Хозяин постоялого двора, увидев меня, скривился, но, завидев у меня за спиной посвежевшего и подобревшего на вид Степана, вернул мне остаток серебра без лишних слов. На большую часть этих денег мы позволили себе по тарелке горячих щей и по куску хлеба. А после обеда я оставил Степана отдыхать и набираться сил, а сам направился к тому месту у частокола, где обычно стояли староверы.
Елизар был там. Он продавал какому-то старателю пучок сушеных трав. Увидев меня, Елизар закончил торг и отошел в сторону, поджидая. Его внучка, теперь уже без платка, заплетала косу. Здоровая, румяная. Мое сердце наполнилось теплом, не имеющим ничего общего с расчетом и планами.
— Здрав будь, Андрей Петрович, — он поклонился мне, и в этом поклоне было глубокое уважение.
— И тебе не хворать, отец, — ответил я тем же. — Пришел я к тебе не с просьбой, а с вестью. Получил я отвод на землю. На «Лисий хвост». Завтра с людьми своими ухожу туда. Обживаться будем.
Он внимательно посмотрел на меня. Его глаза, казалось, видели меня насквозь.
— Место гиблое, — сказал он без эмоций.
— Для кого гиблое, а для кого — начало, — ответил я. — Вот и пришел сказать, что буду рад, если ты с семьей своей ко мне присоединишься. Места там много. Вместе сподручнее будет отстраиваться. Лес большой, зверь дикий ходит. А у тебя и глаз наметан, и рука тверда. Да и бабы твои в хозяйстве — цены им нет.
Елизар долго молчал, глядя куда-то поверх моей головы, на зубцы частокола, на хмурое уральское небо. Он взвешивал мои слова. Я не предлагал ему работу. Я предлагал союз.
— А жить мы там где будем, Андрей Петрович? — спросил он наконец, и это был не отказ, а вопрос по существу. — Ночи-то холодные. Девке моей тепло надобно.
— Завтра с первыми лучами мы с людьми начнем землянку делать, — ответил я. — Если на троих — к ночи управимся, будет где головы приклонить. А если с нами пойдешь, дай знать. Тогда будем делать большую, общую, чтобы и твоей семье место нашлось. Думай, отец. Но знай, слово мое крепкое. У меня не будет ни приказчика, ни урядника. Будет общий котел и честная доля.
Я поклонился и пошел прочь, не дожидаясь ответа. Я бросил семя. Теперь оставалось ждать, прорастет ли оно на этой каменистой, недоверчивой почве.
К вечеру в нашу каморку, как призрак, материализовался Игнат. Он вошел молча и с грохотом свалил на пол два грязных мешка. В комнате запахло ржавым железом.
Я развязал первый мешок. Внутри, завернутые в какое-то тряпье, лежали два топора с растрескавшимися, но крепкими топорищами, пила с ржавым, но целым полотном, и тяжелая кирка. Во втором мешке обнаружились две лопаты, котелок, закопченный дочерна, три щербатые оловянные кружки и увесистый сверток с каменными на ощупь сухарями.
Степан присвистнул.
— Игнат… Да как тебе это удалось?
Игнат пожал плечами.
— Один проигрался в карты. Отдал топор за долг в десять копеек. Второй менял пилу на бутылку. Я ему нашел бутылку. За полцены, — в его глазах мелькнул холодный огонек.
