В гнезде "Пересмешника" - Артём Март
Но я не отпускал. Не отпускал даже тогда, когда дух, пересилив свой страх смерти, стал наугад бить меня рукой, куда сможет достать.
Удары оказались слабыми и неловкими.
Я поднажал сильнее, потом выгнулся дугой так, что автомат, придавленный к груди весом душмана, больно врезался в ребра металлом рамы.
Дух метался долго. Мне казалось, я душу его уже целый час. На деле же, наверняка не прошло и минуты.
Наконец он медленно обмяк. Я почувствовал, как расслабилась каждая мышца в его теле, когда он потерял сознание.
И все же я продолжал душить, чтобы наверняка закончить дело.
Тут появился Бычка. Он быстро приблизился к Ткаченко, наставил на него автомат.
— Тихо. Не рыпаться! — зло рявкнул он.
Испуганный Ткаченко поднял руки в защитном жесте. Прижался к мешкам с песком.
— Не стреляй! Пожалуйста, не стреляй!
— Молчи, рожа предательская!
Я тем временем наконец ослабил хватку. Неловко стянул ремень с горла духа и принялся спихивать с себя бездыханного врага.
Быстро отдышавшись, я уселся. Потом тут же приник ухом ко рту духа, чтобы проверить, жив ли он.
Душман не дышал.
— Ну ты и зверюга, Сашка. Иногда посмотришь, как ты дерешься, аж самому страшно становится, — Бычка хмыкнул, а потом кивнул автоматом на Ткаченко, — а с этим что делать?
— Предатель⁈ Я… Я не предатель!
— Закрой пасть… — сказал Бычка зло.
— Пойди, — все еще успокаивая дыхание, сказал я, — пойди, приведи остальных. Только аккуратно, чтоб Суворов тебя не прирезал ненароком. А то он больно нервный.
Бычка кивнул. Подошел ко входу в туннель, с полмгновения послушал тишину, а затем исчез в темноте прохода.
— Сашка… — Дима Ткаченко тут же кинулся ко мне, — Сашка! Узнаешь меня⁈ Мы с тобой на девятке в Краснодаре вместе были! Вместе в поезде, вместе на учебке и…
Он осекся, когда я наградил Диму суровым взглядом.
Ткаченко дышал глубоко. Так, будто бы только что пробежал километровую дистанцию. Потом он сглотнул, поджав губы.
— Ты тут какими судьбами? Т-тоже… Тоже в плен угодил? — заикнулся он.
— Угодил, — ответил я сухо, потом неторопливо поднялся и повесил автомат на плечо. Медленно зашагал к еще одному выходу, оказавшемуся у мешков с песком.
— А я с моим отделением тоже! Думал… Думал, кранты мне придут сразу же, — быстро забормотал Дима, — но… Но остальных парней в темнице оставили, а меня забрали. З-заставили мешки с песком таскать.
— Я встречал остальных твоих парней.
В глазах Ткаченко мелькнул настоящий страх. Мне показалось, что его смуглое от афганского солнца лицо даже побледнело.
Все осознав, он тут же зыркнул на выход, в котором исчез Бычка.
Дима сжал зубы. Принялся качать головой.
— Ты не знаешь… Не знаешь, что с нами делали… Ты не видал, как помирали мои товарищи… Им головы заживо резали!
Я ничего не ответил Ткаченко. Так и продолжил стоять, сжигая его взглядом.
— Да! Да я испугался! — выкрикнул он. — Да, согласился с их… Их условиями! Чтобы выжить согласился! А что? Было лучше сдохнуть как собака⁈
— Я привык относиться ко всем людям одинаково, Дима, — сказал я. — По крайней мере до того момента, как они себя проявят. А здесь, на войне, люди проявляют себя очень быстро. И тогда все их качества прут наружу, как вода из свернутого крана.
— Значит, я виноват в том, что хотел жить⁈ — с паникой в глазах крикнул Дима.
— Кто-то становится героем, кто-то предателем, — проигнорировал я его слова. — Все как всегда.
— Саша… Ты же не бросишь меня тут? — взмолился Дима и даже шагнул в мою сторону. Потом замер, уставившись на автомат. — Ты же не убийца, Саша… Ты же не станешь расстреливать своего…
— Иные думают, это война делит людей на тех и других. Но я знаю — кто-то уже вступает в войну с задатками героя, а кто-то…
— Я знаю, где выход! — крикнул Дима, — они, они заставляли меня строить баррикаду у выхода из пещеры! Они готовятся, что их будут штурмовать! Я могу показать! Могу вывести вас и…
Дима осекся и быстро, а вместе с тем и дерганно, обернулся к выходу в туннель. Все потому, что из темноты вышла остальная группа.
— Ах ты сука предательская! — тут же выступил Женя Суворов.
Сжимая в руках нож, он решительно направился к Диме. Ткаченко перепуганно попятился.
Я тут же встал между ними.
— Стоять.
Женя не остановился. Тогда я пихнул его в плечо.
— Стоять, я сказал.
— Ты его защищаешь⁈ — оскалился Суворов. — Защищаешь эту падаль⁈
— Раз я сказал стоять, значит стоять, — уперся я в Суворова взглядом.
Тот не выдержал. Матерясь на чем свет стоит, отвернулся.
— Я не предатель… Не предатель… — подошел было ко мне Ткаченко, но и его я остановил одним только взглядом.
— Я… Я знаю, куда идти! Я видел выход! Если мы…
— Расстрелять надо этого сукина сына, — мрачно заявил Бычка, сжимая цевье автомата. — Расстрелять по законам военного времени. Как предателя. И вся недолга.
— Я выведу вас! Я знаю, куда идти! — цеплялся за любую соломинку Дима. — Там несколько ходов! Разные туннели! Можно заплутать. А я…
— Заведешь нас в засаду к своим новым дружкам, а? — с укором в голосе спросил Суворов.
— Во-во. А чего ему мешает? — пожал плечами Бычка. — Все, он теперь после того, что тут вытворил, до конца жизни не отмоется.
Смыкало закряхтел. Потом отделился от группы и сел рядом с мертвым духом. Принялся стягивать с него какие-то грязные и рваные кроссовки.
— Ты скажи мне, голубчик, — при этом заговорил он, и в тоне Смыкало зазвенели надменные нотки, с которыми старослужащие привыкли обращаться к новобранцам, — тебя кто-то дома ждет? Девочка там? Или мама с папой?
— Братья! И матушка с батей! — выкрикнул Дима торопливо.
— Да че они? В детстве все каши мало ели? — спросил Смыкало, пытаясь натянуть кроссовок на босую ногу. — И у этого малы. Сука…
Потом он устало отбросил кроссовок и уставился на перепуганного Ткаченко.
— Братья это серьезно. Да и мама с папой —
