ДМБ 1996 - Никита Киров

— Негры ещё были у дудаевцев, — вспомнил Шустрый. — Ходили с автоматами. Но это наёмники, типа, им баксами платили. Арабы были всякие, ещё какие-то афганцы приехали. Туда кто только не ездил.

— Много кто был, — подтвердил я. — А что этому журналисту дома не сиделось?

— Репортаж делал, — следователь достал пачку «Балканской звезды» из кармана и посмотрел на Шустрого. Тот кивнул и бросил ему коробок спичек. — О нарушении прав человека.

— Во как, — я хмыкнул. — Там много кто туда приезжал, расследовать это, чтобы потом по телевизору показать. Нарушение прав человека, говоришь? Вот только нас-то они за людей не считали, представь себе, майор.

— Там вообще история была — у меня тётка до войны в Грозном жила, — вспомнил Шустрый. — Квартиру продала за копейки, да и то сбежала до того, как заплатили, а то грозили убить. Сейчас в деревне живёт.

— И к чему это? — следак нахмурился и подкурил сигарету.

— Так пришла она в Москве в офис каких-то правозащитников, — он подумал и добавил с усмешкой: — левозащитников, в натуре. И типа, спрашивает, разве не полагается компенсация за это? В суд, может, подать, обещали же возместить. А те ей ответили — так это же вы на них напали, зачем вам помогать? Беженцам с Кавказа надо помогать, а не вам. Вот так-то. Будто тётка моя нападала. И будто она не беженец.

Шустрый нагло взял сигаретку из пачки следака.

Тот внимательно на нас посмотрел. Взгляд немного изменился, стал чуть спокойнее. Но всё же… что-то в нём было недоброе, хитрое, выпытывающее.

— Ну, слушайте, парни, — сказал Ерёмин спокойнее. — Давайте по чесноку. Ну, сами понимаете, спустили нам сверху разнарядку, собрали группу для расследования таких преступлений. Ну а типчик этот, — он ткнул пальцем в папку, — в Латвии при Союзе жил. Спортсмен, биатлонист, но свалил за бугор в Англию, когда сборная на соревнования выезжала. А сейчас модно стало приезжать оттуда и всех учить, как жить правильно.

— Вот по ящику показывают таких постоянно, — закивал Шустрый.

— Ну, убили его, это все понимают, — Ерёмин откинулся чуть назад, прислонившись спиной к стене. — Был я сам в Грозном весной, ещё там когда наши стояли, поспрашивал. Потом, когда вывод войск был, не до этого стало, а сейчас снова вспомнили. Но тут уж поймите, работать надо.

— Кто же спорит, — произнёс я, изучая его.

— Тут же, понимаете, никого за это подтягивать не будут, война же всё-таки шла. Может, его шальной пулей задело или осколком? Или вообще боевики расстреляли. Никто же вас не винит. Но знать надо. Может, он вообще шпионил? Тогда даже награду дадут, что такого шпиона замочили. Я же знаю, пацаны, через что вы там прошли. Сам в командировки ездил, пару раз обстреляли. И вот, вы вернулись, молодые, здоровые, вся жизнь впереди.

Ерёмин заулыбался.

— А что там было — там и осталось. Просто, чтобы совесть очистить, чтобы родственники уже похоронили его и успокоились. Ну, намекните, где там трупак его может лежать, я отпишу, что убит боевиками, и забудем на этом. Пусть англичане сами потом с Ичкерией договариваются, раз вась-вась друг с другом, чтобы тело им вернули. А я уже домой, наконец, уеду.

Говорил он так складно, спокойно, на равных, без напора, как было поначалу. Как хороший приятель, который хочет помочь.

И я бы купился, будь мне двадцать лет.

Но не сейчас.

Сейчас-то я вижу, чего он добивается — чтобы раскололились. Я наклонился вперёд и ощутимо ткнул Шустрого ногой под столом, чтобы молчал. А то по лицу видно, что он поверил и был готов сказать.

— Если бы знали — подсказали, товарищ майор, — произнёс я таким же доверительным голосом. — Но пойми — война там шла, мёртвых там немерено было. Даже те, кто Афган прошёл, охренели. И рассматривать, кто там валяется, нам было некогда. Самим бы выжить.

— Ладно, — следак полез в карман и достал пейджер, чтобы проверить сообщение. — Если что — вызову повесткой, под протокол показания дадите, — он поднялся.

— Не вопрос, — я кивнул.

Но ведь этот следователь обойдёт всех. Царевич не сдаст, Газон тем более, ну а Самовар достаточно умный, чтобы распознать такую манипуляцию. А вот Шопена или Халяву следак разговорить может.

В любом случае, я хотел всех повидать, вот и это повод хороший.

— А чё ты так, Старый, всполошился? — Шустрый потёр ногу под столом. — Пинаешься ещё.

— Да ты будто сказать ему хотел. Ты пойми, Шустрый, это он хитрил, чтобы ты сказал. Думаешь, есть им дело, снайпер он или нет? Им сверху спустили, вот и будут действовать, лишь бы крайнего найти. А за что этого «журналиста» порешили — ему вообще до лампочки. А даже если и нет — до лампочки прокурору будет и судье за компанию. Молчать надо, Борька.

— Ну, лады, — Шустрый замолчал, глядя на календарь, висящий на холодильнике. — Мляха, надо пацанов предупредить. А то разведёт, признаются.

— Да. Будем разбираться. Пошли, чего сидеть.

* * *

В городе не так много участников той войны. Всех мы не знаем, и, быть может, следак решит поговорить со всеми, раз уж приехал. И он точно подключит местных оперов, у военного следака есть такое право.

Но пусть говорит, а мы придумаем, что с этим делать.

Мы разделились. Шопена в общаге я не застал, Шустрый приходил к Самовару, но квартира была пуста, а соседи сказали, что его увезли в больницу. Зато я дозвонился до Царевича и Газона, предложил вечером пересечься, обсудить ситуацию. Ну а где жил Халява, мы не знали, но явно не с отцом.

Пока ездил, осмотрел город, нашёл свою старую школу по памяти, рынок, где кипела жизнь, увидел возводимый торговый центр неподалёку от железнодорожного общежития, и вокзал, от которого я вчера уехал. Днём потеплело, вчерашний снег размело ветром, можно было даже расстегнуть куртку.

Да, это тот самый город девяностых, из которого я уезжал. Ничего не изменилось, да и измениться не могло, я же не был здесь с 96-го сам. Но всё равно, всё вокруг выглядит в новинку, ведь другие-то города за столько лет менялись, и я к этим изменениям привык.

Здесь нет полчищ самокатов и курьеров, машинами такси управляют бомбилы или небольшие конторки, а не одна огромная фирма, работающая по всей стране.

Повсюду обменные пункты и менялы, особенно в центре. У меня картонная табличка с сегодняшним курсом валют — пять с половиной тысяч за доллар. Но здесь