Последний заговор Гитлера. История спасения 139 VIP-заключенных - Иан Сэйер
Среди оставшихся в лагере заключенных, помимо Курта, Веры и Сисси фон Шушниг, были Леон и Жано Блюм, Эрих и Марго Хеберляйн, Фриц и Амели Тиссен, а также Гертруда Гальдер и несколько заключенных-родственников, включая графиню Гизелу фон Плеттенберг и Изу Фермерен. В Бункере также оставался доктор Зигмунд Рашер, у которого были особые причины опасаться «освобождения» союзниками.
В госпитальных бараках, которые, находясь за колючей проволокой, были более подвержены хаосу, происходящему в комплексе, заключенные-родственники в эти последние дни наблюдали ужасные вещи: поезда с эвакуированными из Бухенвальда приходили с трупами, тысячи полумертвых душ насильно выводили из лагеря по дороге на юг. Фэй Пирцио-Бироли задавалась вопросом, какая цель могла быть у этого жуткого, бессмысленного садизма. Она и ее сокамерники решили, что Дахау уже почти окружен, и ничего не остается, кроме как ждать американцев[438]. Когда пришел приказ об очередном переезде, Фэй едва могла в это поверить. «Приготовиться к отбытию! – кричали люди Бадера. – Берите только то, что можете унести в руках!»
Усталые заключенные-родственники собирали самые ценные вещи и упаковывали их в импровизированные рюкзаки, сделанные из одеял. Фэй безумно устала, и путь через комплекс СС к воротам лагеря казался ей сущим адом. Они проходили мимо истощенных узников, ряд за рядом выстроившихся для марша смерти, в недоумении наблюдавших, как странная процессия заключенных шла, словно караван кочевников, с мешками на плечах и кастрюлями, сковородками и мисками, звенящими, когда охранники СС подгоняли их[439].
Подобная процессия тянулась и от Бункера к сторожке. Каждый брал только то, что мог унести. Матери вели детей за руки. Когда они достигли площади для переклички, заключенные столкнулись с огромной массой выстроенных в колонны узников, марширующих к сторожке под охраной СС, словно призраки побежденной армии, в хлипких стоптанных ботинках или деревянных башмаках; в воздухе витал смрад немытых тел в грязной одежде. «Тут и там мы слышали то нарастающие, то затихающие разговоры, – записал Шушниг. – Это было похоже на последний ропот бури или, возможно, на ее первый предупреждающий раскат»[440]. Этих бедняг не ждал транспорт, только долгий и изнурительный марш, который многие из них не переживут. Любой отставший будет расстрелян. Шушниг знал, что многие из них австрийцы – люди, которыми он когда-то управлял (и, будучи фашистом, часто и притеснял).
СС провели заключенных к узкому проходу, который был открыт рядом с исходом, и они вышли. Когда большая и маленькая группы проходили мимо друг друга, Шушниг заметил, как «из толпы протянулась истощенная рука. Здесь кто-то его окликнул, там устало улыбнулось знакомое лицо». Руки поднимались в приветственном жесте. «Они наши друзья, – писал Шушниг позже. – Люди – мужчины и женщины – австрийцы». Воспоминание об этом соприкосновении со своим народом останется с ним навсегда: «Это был, наверное, самый впечатляющий момент за все эти годы»[441].
За воротами выстроились в ряд три автобуса и грузовик. Повсюду царил хаос, солдаты СС приходили и уходили, мотоциклы и машины проносились по грузовому двору железнодорожной станции неподалеку. Багаж заключенных и сумки охранников сложили рядом. Там же находилась куча ящиков с боеприпасами. Возле служебных зданий стоял грузовик, который загружали большими ящиками, в которых, по словам охранников, находились запасы продовольствия, хотя никто из заключенных этот грузовик больше не увидит[442].
К тому времени, как заключенные-родственники добрались до ворот, машины уже были почти заполнены заключенными из Бункера, и приходилось втискиваться туда, где оставалось место. Фэй протолкнули в кузов грузовика, уже настолько перегруженного, что люди были вынуждены стоять между скамьями, наклоняясь, чтобы не биться головой о прутья, удерживающие брезент.
Все три автобуса и грузовик были забиты до отказа еще до того, как заключенные успели в них сесть, а другого транспорта не было. Охранники СС Штиллера отправили несколько молодых людей к группе обычных заключенных, которые все еще выходии из ворот и медленно волочили ноги по комплексу. Среди них был Рейнхард Гёрделер, 22-летний сын Карла Гёрделера. Его силой оттащили от матери и сестер и отправили к обреченной толпе, как и сына Марии фон Хаммерштейн Франца и 24-летнего Маркварта фон Штауффенберга-младшего. Майор Дитрих Шац, верный нацистскому режиму офицер, который громко и возмущенно протестовал против заключения в камере в Регенсбурге, также отправился на марш смерти.
Фэй с жалостью наблюдала, как молодых людей уводили под охраной специальной группы людей Штиллера. Она не знала, увидит ли кого-нибудь из них снова. Машины стояли в ожидании, пока колонны шли мимо. Фэй видела, как несколько заключенных, слишком ослабевших, падали на колени. Охранники СС кричали на них, били прикладами винтовок и, если они все еще не могли подняться, стреляли в затылок. Молодые заключенные были здоровее и выносливее большинства, но, если они спотыкались или отходили слишком далеко, их, как и всех остальных, тоже могли ожидать пули. Фэй с трудом подавила тошноту. Она размышляла о том, что приготовили СС для такого количества сломленных людей[443].
План Гиммлера состоял в том, чтобы согнать их в долину Эцталь[444] в австрийском Тироле, где они должны были работать на испытательном полигоне для истребителей. Лишь немногим из них в итоге удастся добраться до австрийской земли[445].
Было около полуночи, когда все заключенные заняли свои места и путь освободился. Фэй расстроилась, увидев, что с ними едет не только относительно добропорядочный Штиллер, но и «подлый Бадер» («которого заключенные считают способным на что угодно»). Рядом с ней сидели Курт фон Шушниг и Вера, Сисси дремала у матери на коленях. Было слишком темно, чтобы узнать кого-либо еще, и все молчали. Однако в грузовике, где Иза Фермерен сидела среди сумок и чемоданов с несколькими охранниками СС и заключенными-функционерами Вильгельмом Визинтайнером и Паулем Вауэром, которые вызвались ехать со второй группой, но в последний момент задержались, все было иначе. Визинтайнера теперь попросили поехать с ними в качестве повара, но его терзало ужасное предчувствие, что поездку он не переживет. Он жил в Дахау уже давно и видел много ужасов, которые держали в секрете. «Я слишком много знаю, – повторял он Изе. – И они знают, что я знаю»[446].
Выезжая из комплекса
