Где. Повесть о Второй карабахской войне - Коля Степанян
До тех пор, пока много лет спустя. Лет? Много историй спустя!
Мне, насмотревшемуся на ужасы войны и добитому ужасами любви.
Станет не так страшно смотреть на самого себя.
Я начал писать в двадцать четыре года. Осенью две тысячи двадцать второго, через два года после чудесного спасения.
Теперь мне двадцать шесть и весной две тысячи двадцать четвертого года я сажусь писать заключительную часть своей первой книги.
Писательство всегда представлялось мне чем-то волшебным и красивым.
Я мечтательно представлял себя кружащимся в танце с Музой. Двумя! Тремя!
В процессе создания настоящей книги действительно было много волшебства и красоты. Но боли, к сожалению, было гораздо больше. Возвращаться в прошлое порой совсем непросто.
Непросто было также шагать на мертвых ногах через снежные горы по направлению к призрачному спасению.
И там, и там, за болью – жизнь.
И там, и там настало время для последнего рывка.
Последнего приключения.
2
Мне всегда было очень легко верить в Бога. Гораздо сложнее (порой) было любить Его.
Сложно любить, когда не любят тебя, и очень часто я чувствовал, что меня совсем не любят. И тогда мне не оставалось ничего другого, кроме как злиться.
На войне с этим в тысячу раз сложнее.
«Не любит меня» превращается в «Не любит нас». Возникает вопрос. Почему?
Я говорил себе: если Бог добродетелен, Он должен, черт возьми, понять негодование человека, рядом с которым умерло столько ни в чем неповинных ребят. Их тела до сих пор, должно быть, лежат где-то в горах. Если же Он не понимает моих чувств и эмоций, и я должен гореть в адском огне за свой гнев – так тому и быть.
Таков был ход моих мыслей.
Но когда пошел снег…
Когда пошел снег в ту самую ночь, когда мы должны были выходить в путь, мое сердце наполнилось такой ненавистью, какой я раньше никогда не испытывал. Я проклинал. Произносил самые ужасные слова.
Это было последней каплей.
Кто-то из ребят присоединился ко мне, кто-то молчал, а кто-то (Ато) очень просил прекратить.
Так или иначе, мы вышли в путь. За первую ночь добрались до первой линии гор. Шли очень медленно. Точнее, мы с Арсеном шли очень медленно. Оба сильно хромали. Забавлялись тем, что спорили у кого больше болят ноги.
Каждые сто-двести метров ребята останавливались на короткий привал, чтобы подождать нас и немного передохнуть.
За считаные часы намело неприличное количество снега – наши ноги проваливались в него по лодыжку.
Измученный, я думал про себя о том, как мы будем в этом снегу спать.
Манч, ведущий нас, то и дело останавливался, не уверенный в том, как продолжить путь. Я понятия не имел, из каких соображений он вообще выбирает дорогу.
Несколько раз он пробовал советоваться с нами, но, увидев пять совершенно потерянных пар глаз, смиренно говорил:
«Ладно, просто идите за мной».
* * *
Я невероятно сильно устал. Облегченно вздохнул, когда услышал команду Манча обустраиваться и ложиться спать.
Быстро уронил сумку. Ружье положил на нее так, чтобы дуло лежало сверху. Черт его знает, выстрелит ли оно еще когда-нибудь. Все механизмы в нем уже, должно быть, обледенели.
Лучше об этом не думать!
Ногой расчистил снег на земле. Постелил дождевик. На него положил спальник. Лег в него. Молния не закрывалась до конца, доходила лишь до груди.
Все еще шел снег.
Где мы? Манч сказал, что на первой линии. Завтра, значит, перейдем ее. Бодрое начало! Пару раз за ночь казалось, что мы потерялись. Манч просил нас подождать, сам уходил в лесные дебри, выискивая путь. Возвращался и вел дальше.
Черт его знает, верно идем или нет. Во всяком случае…
Я уснул.
Проснулся с восходом солнца, как и остальные. Мы все были завалены снегом.
Не без труда встали. С еще бо́льшим трудом сделали первые шаги. Еще гораздо бо́льшим испытанием стало собрать и связать спальник и дождевик окоченевшими руками. Понадобилось на это все около часа.
Вокруг – деревья. Не так далеко – вершина горы. Первая победа.
Спустя часа два мы почти дошли до нее. Я понял, что ходить стало проще, даже перестал хромать.
Снег заморозил мои ноги. Обезболил их.
– Может и хорошо, что снег пошел, – сказал я на очередном привале. – Стало гораздо легче ходить.
– Еще свет отражает хорошо, – сказал Манч. – Удобно ночью идти.
– Только вот следы остаются, – добавил мрачно Ато.
– Это да, – подтвердил Манч. – Помолимся, чтобы за нами не было погони.
Он широко улыбнулся. А я – нет.
Последние сто метров подъема я молился.
3
Выдаем по пол-литра воды на человека в расчете на два дня. Это была наша норма на крыше, и там этого вполне хватало. Здесь нет. Здесь это ничтожно мало.
Стали есть снег. Но и это не помогает. Жажда неустанно преследует нас.
Поспешу похвастаться, сказав, что справиться с таким режимом удалось только мне и Ато. Остальные, выпив всю бутылку в первый же день, на второй выпрашивали воду у нас двоих.
– Я ведь вчера говорил тебе: меньше пей – без воды останешься, – повторяли мы снова и снова.
– Всего глоток.
Страдающее лицо брата. Что делать?
– Только глоток.
Так и получилось, что, проснувшись этим утром, я потянулся за бутылкой и увидел в ней жалкие несколько капель воды.
Затвердевшими от холода руками медленно открываю с целью выпить полглотка. К сожалению, не смог не выпить два.
Поднялся. Ребята вокруг уже начали собираться в путь.
Надо отлить.
С огромным трудом дотащил себя до ближайшего дерева.
В глазах потемнело, и я упал. Выругался.
Не ощущаю абсолютно никаких сил. Как я буду идти весь день? Утешало лишь то, что этот вопрос я задавал себе уже три раза.
И все равно как-то шел.
– Этого только не хватало, – злобно прошептал Манч.
Даже в горах он запрещал всем говорить громко. Порой меня это раздражало, но, безусловно, он был прав.
Возмущался Манч туману, медленно, но верно поедавшему какую-либо видимость вокруг нас.
– Надо поторопиться взобраться на вершину, чтобы успеть оглядеться, – сказал он.
Мы где-то между первой и второй горными линиями. Может, даже уже на второй. Черт его знает, где мы.
Начали взбираться. Спустя метров двести Ато и Манч замерли и указали нам рукой сделать то же самое. Они были шагах в десяти от нас.
– Что происходит? – через минуты две я очень
