Последний заговор Гитлера. История спасения 139 VIP-заключенных - Иан Сэйер
Увидев своего старого узника, Гогалла расплылся в улыбке и тепло его поприветствовал. «Знаете, герр Бест, я говорил, когда вы были с нами в Берлине, что вас переведут в такое место, где вам будет комфортно. Теперь я везу вас в Дахау. В камере вы больше не будете сам по себе и останетесь в Дахау, пока ваши армии туда не доберутся»[261].
Пейн-Бест внимательно изучал лицо Гогаллы. Опыт общения с этим человеком показал, что какие бы преступления против человечности он ни совершил, будучи тюремщиком гестапо – не говоря уже о времени, проведенном в карательных отрядах айнзацгрупп, – Гогалла хотя бы был честен. По крайней мере, он так думал.
В несколько более оптимистичном расположении духа Пейн-Бест поднялся в «Зеленую Минну» и тут же обнаружил, что смотрит на измученное лицо бывшего канцлера Австрии. Рядом с ним сидела его жена – красивая, тевтонской внешности светловолосая женщина с сильными, почти мужскими чертами лица и сильно косящими глазами. Она казалась усталой и изможденной. На ее коленях сидела маленькая девочка со светлыми волосами, подстриженными под строгое каре, в грубой шинели и сапогах не по размеру. В фургоне было еще несколько человек, среди которых три старших немецких офицера в соответствующей форме.
Неловко переступая через чужие ноги и наваленный багаж, Пейн-Бест устроился в дальнем углу. Фалькенхаузен сел напротив. Для молодого Кокорина места не осталось, и ему пришлось сидеть на куче багажа.
Курт фон Шушниг с интересом разглядывал вновь прибывших. Худой мужчина с моноклем представился отчужденному и довольно чопорному Ялмару Шахту, сидевшему рядом с ним. «Меня зовут Бест», – сказал он на хорошем немецком с английским акцентом[262]. «Шахт», – коротко ответил банкир. Шахт и Фалькенхаузен тепло поприветствовали друг друга – сразу видно, старые друзья. Затем, взяв на себя роль хозяина, Шахт представил всех: бывшего канцлера Шушнига, генералов Франца Гальдера и Георга Томаса, а также полковника Богислава фон Бонина.
Как только все перезнакомились, Пейн-Бест достал маленькую пачку табака Хеберляйна и начал сворачивать самокрутку. Он закурил, затянулся, наслаждаясь дымом в легких, затем передал ее Фалькенхаузену, который затянулся и передал ее Кокорину.
Наблюдая, как мужчины делят между собой одну несчастную самокрутку, Вера фон Шушниг расхохоталась. Она полезла в сумку и достала оттуда красный кожаный портсигар, открыла его и продемонстрировала свой солидный запас. Она передала его всем по кругу, и каждый с благодарностью взял по одной.
Отличное начало путешествия. В последующие дни Пейн-Бест очень полюбил Веру фон Шушниг – «ангела лагеря», как ее стали называть. Он никогда не мог верно выразить свою благодарность «этой красивой, очаровательной и смелой женщине», которая добровольно переносила все трудности, не теряя при этом чувство юмора[263].
Трудно представить обстоятельства, при которых поездка в Дахау могла показаться приятной, но для десяти человек в «Зеленой Минне», перенесших тяжелые месяцы или даже годы тюремного заключения, а кто-то еще и пыток, для десяти человек, каждый день ожидавших казни, осознания того, что они в безопасности (по крайней мере, на какое-то время), было достаточно, чтобы жить дальше.
Пейн-Бест беседовал с Шахтом: они обсуждали политику, экономику и будущее Европы после поражения нацизма. Они также обменялись впечатлениями о своем опыте пребывания в штаб-квартире гестапо в Берлине и в лагерях. Шахт показался Пейн-Бесту бесчувственным – любой энтузиазм, который он проявлял, говоря об экономике, был «чисто умственным и холодным», – но чем больше он узнавал его, тем больше приходил к убеждению, что так Шахт защищался от мира, а внутри он на самом деле был «застенчивым и чувствительным»[264].
Пока машина ехала дальше, заключенные, прибывшие из Флоссенбюрга, начали уставать. Они ехали с четырех утра. Некоторые, включая Бонина, находились в машине с тех пор, как покинули Берлин ранним утром предыдущего дня. Маленькая Сисси уже не могла терпеть, капризничала и плакала, требуя сообщить, когда же они доберутся до места назначения. «Мы едем в хорошую тюрьму, мама?» – спрашивала она снова и снова, умоляя объяснить ей, почему они не могут вернуться в свой уютный дом в Заксенхаузене. Эта несчастная девочка за всю свою жизнь видела только концентрационные лагеря. В конце концов, измученная, она уснула на коленях у матери. Укачиваемая хаотичным движением фургона, Вера сумела задремать[265].
Пейн-Бесту после бухенвальдской эта поездка показалась довольно быстрой. Эта «Зеленая Минна» ехала намного быстрее, чем прошлая, работающая на дровах и требующая постоянных остановок для обслуживания. Однако поездка все равно продолжалась несколько часов. Несмотря на изначально хорошее настроение – которое отчасти овладело им, потому что он не хотел верить, что они едут на смерть, – Пейн-Бест не доверял Гогалле, и его оптимизм не пережил это путешествие: «Нельзя верить ничему, что говорят эти люди»[266].
Поздним вечером они наконец добрались до места назначения. Как и обещал Гогалла, это был Дахау. По крайней мере, насчет этого он не соврал.
* * *
Дахау был старейшим концентрационным лагерем в рейхе. Основанный в 1933 году, менее чем через два месяца после прихода Гитлера к власти в Германии, он был первым в своем роде. Расположенный на окраине маленького средневекового городка Дахау недалеко от Мюнхена, «образцовый лагерь» Гиммлера изначально был создан внутри фасада заброшенного завода по производству боеприпасов, оставшегося со времен предыдущей войны[267]. Первыми заключенными стали политические противники нацистов – в основном демократические социалисты.
Расположенный между городом и сельскохозяйственными угодьями у извилистой реки Ампер, в первые годы своего существования лагерь быстро разрастался и теперь представлял собой обширный комплекс СС, состоящий из военных казарм, жилых помещений и других объектов. Вид его не был таким грандиозным, как у Заксенхаузена или Бухенвальда. Сам концентрационный лагерь представлял собой простое прямоугольное ограждение на востоке комплекса СС, окруженное забором под напряжением и сторожевыми вышками. Он включал два длинных ряда казарменных блоков по обе стороны центральной улицы, обсаженной высокими елями (СС любили украшать свои центры убийств деревьями и идеально ухоженным газоном). Площадь, на которой проходила перекличка, находилась в конце, вместе с обычными административными и штрафными блоками[268].
Дахау с самого начала был печально известен как средоточие жестокости и убийств, его название знали во всем мире, оно служило синонимом государственного террора в Германии. К 1945 году там было убито около 39 000 мужчин и женщин[269]. Теперь, когда линия фронта противника с каждым днем становилась все ближе, моральный дух среди
