Вся история Петербурга. От потопа и варягов до Лахта-центра и гастробаров - Лев Яковлевич Лурье
Романов из-за еврейского происхождения изгнал из Ленинграда Аркадия Райкина и его театр миниатюр. В том же интервью Романов говорил: «А что Райкин? Пытался изображать из себя самостоятельного, в пасквили свои постоянно дух антисоветчины вносил». Вынуждены были уехать из Ленинграда актер Сергей Юрский и его жена, тоже актриса БДТ Наталья Тенякова. В 1980 году по ложному обвинению в распространении наркотиков посадили филолога Константина Азадовского, заведующего кафедрой иностранных языков в Мухинском училище. Разгромили по идеологическим причинам Ленинградский НИИ социологии, социологу Игорю Кону тоже пришлось уехать из Ленинграда.
Из города были фактически изгнаны за границу Иосиф Бродский, Михаил Шемякин, Игорь Ефимов, Сергей Довлатов, Лев Лосев. После отъезда Бродского его друзья решили составить самиздатское собрание его сочинений. Из-за этого были посажены инициаторы затеи, писатели Михаил Хейфец и Владимир Марамзин. Оба в конце концов оказались в эмиграции. Выгнали со всех работ и вытеснили в эмиграцию знаменитого филолога Ефима Эткинда. Все это в конце концов привело к тому, что Ленинград окончательно стал столицей духовного андеграунда. На поверхности интеллектуальная и творческая жизнь становилась все скучнее — в подполье же, наоборот, расцветала, несмотря на риски. Когда через несколько лет началась Перестройка, стало очевидно, что именно нелегальная или полулегальная культура является по сути мейнстримом, голосом своего времени.
Антропология ленинградского застоя
Экономика застоя была построена на экспорте углеводородов. Выручаемых денег хватало, чтобы, не производя никаких реформ, кормить и одевать население, тратить все больше средств на гонку вооружений и на сохранение империи. В такой ситуации конкуренция, новации, кадровые революции были попросту не нужны.
Человек, попавший в состав партийной номенклатуры, медленно передвигался по служебной лестнице. Высшие позиции были заняты людьми из брежневского поколения, которым к началу 1980-х было слегка за семьдесят, и отчасти фронтовиками, сверстниками Григория Романова, которым было слегка за шестьдесят. Уже «шестидесятники», сверстники Бориса Ельцина и Михаила Горбачева, начавшие делать карьеру во времена Хрущева, на высшие посты во власти не выдвигались. Поколение «семидесятников», сверстники Владимира Путина и Валентины Матвиенко, не имели шансов, при прочих равных, стать даже директорами заводов или НИИ.
Рабочие могли теоретически получить высшее образование. Офицерский корпус и аппарат ЦК пополняли ребятами из простых пролетарских семей. Однако функционировали эти социальные лифты все хуже. В 1930-е годы сирота Николай Баранов мог стать главным архитектором Ленинграда, а выходец из крестьянской семьи Алексей Кузнецов — заместителем главы города. В 1970-е годы такое было практически невозможно. Все больше действовало правило: «Архитектор — сын архитектора, а врач — сын врача». Советское общество стало кастовым. Врачам оказывалось легче устроить своих детей в Первый медицинский институт, архитекторам и художникам — в Академию художеств, работникам торговли — в институт торговли им. Энгельса, прокурорам — на юридический факультет. Поскольку никаких реальных целей в государстве не было, то на работу брали по знакомству и анкете, где важнейшим пунктом было социальное происхождение и отсутствие компрометирующих связей. Важным ограничителем считалась национальность. В 1967 году в ходе Шестидневной войны Израиль наголову разгромил своих арабских соседей, которых поддерживал СССР. Дипломатические отношения СССР и Израиля были прерваны, и резко повысился государственный антисемитизм.
Социальная сегрегация начиналась со школьного образования, которое было одинаково доступно для всех только формально. На деле же среди ленинградских школ существовала иерархия. Наиболее модными считались языковые школы, которые фактически рассматривались их руководством как частный бизнес. Попасть туда без знакомства или взятки становилось со временем все сложнее. Там учились в основном дети советского среднего класса: государственных служащих, врачей, влиятельных инженеров, партийных работников, высокопоставленных военных.
Отдельным феноменом, возникшим во времена хрущевской оттепели, стали физико-математические школы — 239-я, 38-я, 30-я, 121-я и 366-я. Туда охотно отправляли детей сотрудники НИИ, особенно те, кто занимался естественными науками. Сюда невозможно было поступить без экзамена, для прохождения которого требовались математические способности и хорошая подготовка. Эти школы считались наиболее вольнолюбивыми. В них хорошо была построена внеклассная работа, многочисленные творческие кружки. Власть относилась к этим заведениям с растущей подозрительностью, меняла либеральных директоров на проверенных и послушных, изгоняла наиболее ярких учителей или просто закрывали такие школы, как 38-ю.
И английские, и физико-математические школы практиковали набор вне микрорайонов, то есть в них учились дети из разных концов города. Микрорайонные школы, особенно восьмилетки, не дававшие полного среднего образования, постепенно превращались в гетто. В них концентрировались наиболее слабые ученики и педагоги. Большинство выпускников восьмилеток шли продолжать образование в ПТУ. Промышленность Ленинграда развивалась экстенсивно, предприятиям требовались новые и новые рабочие. ПТУ, дававшие формальное среднее образование и готовившие станочников, строителей и работников обсуживающего труда, росли как грибы после дождя. Их строили, как правило, в новых спальных районах. Они считались крайне непрестижными. В «хороших» семьях отпрысков пугали: будешь плохо учиться — пойдешь в ПТУ. Социальные перспективы для множества их учащихся с самого начала выглядели мрачно. В результате рос уровень детской преступности, подростки из новых районов не бывали в Эрмитаже, часто выпивали и хулиганили, искали нечестный способ заработка.
Поколения людей, живших во времена застоя, не старались реализовать себя по месту работы. Стабильность была гарантирована, никого особенно не выгоняли, но и наверх не продвигали. В конце рабочего дня на проходных НИИ и заводов выстраивались очереди из сотрудников, боявшихся на лишнюю минуту задержаться на рабочем месте. Горожане чем дальше, тем больше воспринимали жизнь скептически. Духовные искания оценивались большинством как чудачество. Существовавшие еще в 1960-е годы представления о социальной справедливости, идеи усовершенствования общественного строя рассматривались как глупая и опасная мечтательность. Появилось ироничное выражение «честный коммунист». Оно означало редкого человека, который все еще верил в идеологические максимы и решения съездов коммунистической партии. Абсолютно во всем существовали двойные стандарты: для начальства и на публику говорилось одно, подразумевалось и делалось другое.
Привычка к повседневному лицемерию распространялась в том числе и на отношение к евреям. В 1970 году произошел инцидент, ставший известным как «Самолетное дело». Группа ленинградских и рижских евреев решила угнать легкий пассажирский самолет и улететь в Швецию, чтобы оттуда перебраться в Израиль. В состав группы был внедрен провокатор, и прямо у трапа самолета участников акции арестовали. Двоих приговорили к расстрелу, и только под давлением международной общественности смертную казнь заменили пятнадцатью годами заключения. В конце концов молодых людей обменяли на баскских террористов, и они отправились, как и хотели, на историческую родину.
С этого момента «лиц еврейской национальности» старались не принимать в творческие союзы, препятствовали их карьере,
