В разные годы. Внешнеполитические очерки - Анатолий Леонидович Адамишин
Наверное, потому, что видел все это на близком расстоянии впервые, меня это поразило. Потом-то понял, насколько эффективной была такая манера с точки зрения получения льгот у России[134].
Особенно неприятен был этот контраст по сравнению с той выволочкой, которую мне устроил Каримов в Ташкенте все на те же имперские темы, три часа провели за коньяком. Самое обидное, что не во всем он был неправ. Отвечал ему, не пасуя, или, как выражаются итальянцы, в рифму: все же статус-то представителя президента России. Наивно думал, что и в Душанбе он будет возмущаться по поводу политики Москвы, ничего подобного, здесь он был совсем другим. И что неприятно, прямо на президентской встрече пожаловался на Кунадзе. И как изощренно это подал: «К Вам я, Борис Николаевич, не обращаюсь, Вы ведь под горячую руку можете принять жесткое решение, я поговорю с Андреем Владимировичем». Борис Николаевич сказал: «Пока я тут решаю», и стал давать какие-то указания своему помощнику Илюшину.
Георгия Фридриховича Кунадзе, как и нашего посла в Душанбе (оба – грамотные работники), удалось отстоять: до января 1994 г. он отработал замминистра, занимаясь Афганистаном и Таджикистаном, а затем уехал послом в Южную Корею.
Важнее, разумеется, результаты встречи. Они оправдали ожидания. Шесть государств заявили, что ключевой задачей является политическое урегулирование в Таджикистане, призвав международное сообщество поддержать направленные на это усилия. На Рахмонова навалились все. В какой-то момент Назарбаев сказал ему: «Эмомали, ты же сам воевал, что это за разговоры про “по локти в крови”». В итоге правительство Таджикистана впервые дало обещание начать диалог с оппозицией.
Суммирую итоги встречи, приведя несколько интервью, которые дал по горячим следам:
«Думаю, можно без натяжки сказать, что продемонстрирована высокая степень близости позиций. Прежде всего, собравшиеся в Москве главы государств подтвердили, что они рассматривают таджикско-афганскую границу как общую границу СНГ и будут ее защищать совместно. Уйди мы с этой границы на Пяндже или на Памире, тот ручеек контрабанды и наркотиков, который идет сейчас, может превратиться в поток. Это одна из главных дорог, по которой проникают наркотики не только к нам, но и в Европу, и в США. Многие события, происходящие в этом районе, объясняются наркобизнесом».
«Хорошо бы нам ясно себе представлять, что таджикско-афганская граница – это единственный рубеж, который у нас реально существует. Дальше защищенной границы нет вплоть до Северного Ледовитого океана. Юридическую границу Россия имеет с Казахстаном. Она не оборудована, а ее протяженность 7 тысяч километров. Побывав на таджикской границе, я убедился, что, к сожалению, мы находимся еще на стадии охраны границы, а не ее обороны. Только сейчас в экстренном порядке граница укрепляется».
На вопрос, не было ли у нас контактов с таджикской оппозицией, ответил, что «это прежде всего дело правительства в Душанбе. Мы можем ему помочь. Хотя с обеих сторон есть люди, не заинтересованные в таком диалоге, думаю, что разговор будет все-таки налажен. Гражданская война оставляет очень тяжелые рубцы, зверств и ужасов немало. Но где-то порочный круг мщения надо рвать. Есть все же надежда на нынешнее правительство, которое пришло к власти фактически путем примирения. Ведь в Худжанде были собраны не просто депутаты Верховного Совета, но и полевые командиры. Так что по крайней мере какой-то элемент национального согласия налицо. Российская политика не встала тода на сторону ни одной из воюющих сторон, мы пытаемся посадить их за один стол. И на том этапе это удалось. Значит, национальное примирение возможно».
«Среднеазиатские государства поддерживают контакты с афганцами и иранцами и тем самым имеют выходы на оппозицию. В Ашгабате, например, нет желания направлять войска для совместной защиты границ, но есть стремление принять участие в политическом урегулировании. Туркмены сумели сохранить свою границу в спокойствии. Пока мы в начале сложной и длительной работы, но у меня складывается впечатление, что задача эта решаема».
«Что касается обострения ситуации в Горном Бадахшане, то там перемешались и вопросы наркобизнеса, для которого область служит своеобразной “калиткой”, и вопросы отношений с центральным правительством, и вопросы исторических связей Горного Бадахшана с Россией. Ведь Памир вошел в состав России раньше, чем многие другие среднеазиатские регионы, и смотрит на Россию как на свою защитницу.
Остро стоят вопросы гуманитарной помощи. Если сейчас закроются перевалы, то люди будут обречены на вымирание. Этим правительство и объясняет бои на перевале, через который необходимо провести гуманитарные конвои».
Отмечу, кстати, что именно в Горном Бадахшане мне небо больше всего показалось с овчинку за все время командировок в Таджикистан. Прилетели мы в Хорог благополучно, хотя крылья самолета едва не касались стен узкого ущелья. Сами эти места благословенные, особенно весной. Когда же собрались в обратный путь, оказалось, что наш «Ан» окружила огромная толпа людей, стремившихся уехать из области и ни на какие увещевания не поддававшихся. Несколько часов провели в весьма некомфортном состоянии.
Меня спросили, какова уверенность в том, что мы не окажемся втянутыми в крупноформатные боевые действия, аналогичные Афганской войне. Ответил, что «опасность втянуться в затяжную войну существует реально. И эта та опасность, которую нужно избежать всеми силами. У нас “афганский синдром” очень силен, и поэтому мы как огня боимся, и справедливо боимся повторения. В Афганистане нам действительно делать было нечего, не было там проблем, которые нельзя было решить политическими средствами. Последствия этой авантюры мы расхлебываем до сих пор, в том числе и в таджикском конфликте: в Афганистане сохраняется ряд экстремистских групп, стремящихся взять реванш за ту войну. В Таджикистане же у нас серьезнейшие интересы так же, как и в целом в Средней Азии. Цивилизация пришла сюда с Запада, из России. Даже если сейчас сравнить уровень жизни в Таджикистане и Афганистане – это же бездна. Как можно отдать людей, с которыми у нас исторически много общего, в руки экстремизма, в руки Средневековья? Общность наших народов, заинтересованность друг в друге – это одна из главных причин наших стратегических интересов в регионе. Таджики в своем большинстве не хотят, чтобы Россия ушла отсюда. Кроме того, нельзя оставлять десятки, если
