Гюстав Курбе - Герстл Мак
Ярость Курбе нарастала вместе с истерией его сестры. В феврале 1875 года он писал Кастаньяри: «Пришло время избавиться от г-на Реверди: он агент бонапартистов и прямая угроза моей семье, и мне, и Вам, и Ординеру, и любому из наших знакомых. Моя сестра — настоящее чудовище, она хочет погубить меня и с помощью полиции прибрать к рукам мои деньги даже в Швейцарии; эти Реверди всех называют ворами»[494]. В апреле он негодует по поводу бесчинств Реверди на родине семьи Курбе: «Они перевернули вверх дном весь Орнан и установили там режим террора, запугивая людей с помощью правительства. Они… рассылают анонимные письма, исходящие якобы от безансонской полиции. Вы не представляете себе, как они обращаются с моими родными. Они пытаются добить моего отца, пока меня нет, угрозами и грубыми оскорблениями запугать сестер, а потом захватить наше имущество. Он [Реверди] начал с того, что силой завладел нашим домом и прикарманил ключи от всех комнат, потом от подвала, так что мой бедный отец, приехав из Флаже со своим ключом от входной двери, вынужден был во избежание скандала две ночи спать на лестнице. В его-то возрасте! Он пишет мне: „Я бесконечно несчастлив в обществе подобных людей, но у меня, наверное, железное здоровье, коль скоро я в силах вынести такие испытания!“ Кончилось все это тем, что на него набросились с неистовыми оскорблениями и навсегда выставили из родного дома. Теперь, приезжая в Орнан… он останавливается в гостинице „Франция“, а сестры [Зели и Жюльетта] — у своих друзей. Недавно отец приехал в коляске, чтобы взять вина из подвала, но обнаружил, что там ничего не осталось, и вынужден был купить вино [наитягчайшее унижение для винодела!]»[495].
Примерно в то же время Курбе пишет гневное письмо Зоэ, официально именуя ее «госпожой Реверди»: «Судебные власти в Берне получили через дипломатические каналы доносы, подписанные Вами и пересланные французским правительством, где [Швейцарии] рекомендуется навести справки обо мне и моих доходах. Усмотрев в этих доносах маневр, явно противоречащий свободе личности, швейцарское правительство встревожилось и через швейцарское правосудие поставило в известность обо всем меня. Правосудие этой страны, немедленно оценив по достоинству эту преступную по отношению ко мне интригу, тем легче разобралось во всей этой клевете, что судейские чины, которым надлежало наводить вышеупомянутые справки, каждую неделю принимали меня за своим обеденным столом. Вам было мало скандализовать своим бесстыдством все Франш-Конте — Вы учиняете скандалы и в чужой стране, где я вынужден жить. После столь низкого поступка, завершающего собой целый ряд подобных же, мне остается лишь потребовать, чтобы Вы покинули дом [в Орнане]… Вы можете покинуть этот дом без всяких сожалений — он настолько разграблен Вами, что мой отец вынужден покупать вино в городе и останавливаться на постоялом дворе… Пора положить конец Вашему позорному поведению, равно как анонимным письмам, которые Вы ежедневно шлете моему отцу, сестрам и мне. Эти письма настолько отвратительны, что их невозможно читать; только бесчестные люди вроде Вас могут прибегать к таким средствам. Пора навсегда развеять тучи клеветы, распускаемой Вами о моих друзьях, которых Вы именуете ворами и которые до сих пор не стащили Вас в суд исключительно из уважения к нашей семье. Довольно об этом, но помни, отцеубийца: уймись или плохо кончишь»[496].
Обоюдно несправедливо и несдержанно Курбе и Зоэ винили друг друга в смерти Зели. «Именно травля, которой они [чета Реверди] подвергли всех вас, убила нашу бедную сестру, — писал художник Жюльетте. — Горе, от которого всегда увеличивается печень, обострило болезнь этого органа, которой она страдала»[497]. А в январе 1876 года Зоэ писала Брюйасу: «Бедная Зели! Несчастьям, на которые обрек нас брат, не виделось конца, и они так подействовали на нее, что она умерла, да и причиной плачевного состояния, в котором пребывает мой совершенно оглохший отец, являются все те же безумства моего брата»[498].
Видимо, в самом начале 1876 года Зоэ вновь пишет Брюйасу: «Увы! Если бы мой бедный брат побольше слушал Ваши советы и остался в кругу истинных своих друзей, он жил бы теперь спокойно и счастливо. Но он дал себя увлечь лживым и опасным людям, которые, прикидываясь друзьями, безжалостно эксплуатировали его, как делают сейчас ловкачи, подражающие его манере и не стесняющиеся подписывать именем Курбе самую беззастенчивую мазню на свете. [Здесь Зоэ чувствовала себя увереннее, но ей следовало винить брата, а не его подмастерьев]. Эти мерзавцы погубили не только человека, ввергнув его в пропасть, откуда ему не выбраться, но и уничтожили художника, подписывая свою пачкотню его именем. Вы, конечно, знаете из газет, что в Швейцарии за подписью Курбе опубликована гнусная брошюра [возможно, собственное открытое письмо Курбе Национальному собранию], состряпанная бесчестными „друзьями“, которые не могли обнародовать ее во Франции без опасности для себя. На границе ее задержали и конфисковали — новый повод для обвинений против моего брата, в голове у которого так помутилось, что люди говорят и действуют от его имени, а он об этом ничего не знает… Наш бедный отец чрезвычайно удручен горестями, на которые брат обрек нас во всех отношениях»[499].
Брюйас, уставший от вечных обвинений и жалоб Зоэ, к которой не питал симпатии, послал образец ее творчества Курбе, и тот в феврале 1876 года писал Жюльетте: «Г-жа Реверди послала безумное и злокозненное письмо моему другу Брюйасу в Монпелье. Я уже получил три возмущенных письма от тамошних моих знакомых по поводу [нее]. Письмо ее бесчестно. Она обвиняет меня во всех возможных преступлениях. Брюйас глубоко огорчен и не желает ей отвечать. Она просто адское чудовище. Не понимаю, как Вы позволили этим дряням уехать из Вашего дома, не сдав по акту все имущество; вот и пошли прахом моя жизнь, рукописи, каталоги, картины, всевозможные предметы. Все, все погибло… Супруги Реверди украли у меня на сто тысяч одних картин. В письме они обвиняют
