Между Лондоном и Москвой: Воспоминания и последние записи - Иоахим фон Риббентроп
Таковы военные и стратегические факторы, побудившие Гитлера совершить вторжение в Грецию и Югославию и провести там боевые действия.
Д-р ХОРН. Если я вас правильно понял, Греция позволила разместить на своей территории базы британского военно-морского флота накануне нападения Италии в октябре 1940 г., несмотря на то что она объявила о своем нейтралитете. Я вас правильно понял?
Фон РИББЕНТРОП. Такова была суть военных сообщений, которые я получал.
Д-р ХОРН. В сентябре 1939 г. генерал Гамелей, тогдашний французский главнокомандующий, одобрил план высадки союзнических войск в Салониках. Когда Германия получила сведения об этих намерениях?
Фон РИББЕНТРОП. Впервые подробные детали мы узнали из бумаг французского генерального штаба в начале войны. Я знаю, что с самого начала все сведения, которые Гитлер получал из разных источников рейха, заставляли его опасаться открытия в любой момент нашего нового фронта в Салониках, как это имело место в годы первой мировой войны. Это означало бы значительное распыление германских вооруженных сил.
Д-р ХОРН. В сентябре 1939 г. вы посетили Москву во второй раз. Какова была причина визита и какие вопросы обсуждались в его ходе?
Фон РИББЕНТРОП. Причиной моего второго визита в Москву было завершение польской кампании. В конце сентября я вылетел в Москву, и на этот раз там меня весьма тепло встретили. Мы должны были определиться в отношении Польши. Восточные районы страны были оккупированы советскими войсками, а мы заняли западную часть ее до ранее определенной демаркационной линии. На этот раз следовало зафиксировать точную линию демаркации. Кроме этого мы стремились укрепить наши связи с Советским Союзом и установить с ним сердечные отношения.
В Москве было заключено соглашение, окончательно определяющее линию демаркации в Польше, и намечалось подписание экономического договора, ставящего экономические отношения на совершенно новую основу. Предусматривалось и заключение всеобъемлющего договора, регулирующего обмен сырьевыми ресурсами; он был подписан позже. Как хорошо известно, пакт [о ненападении] перерос в договор о дружбе. В целях установления между Москвой и Берлином отношений, основанных на доверии, фюрер отказался от претензий на влияние в Литве, предоставив на основе второго договора преобладающее влияние в этой стране России. Так что в результате полное взаимопонимание между Германией и Советской Россией установилось и в отношении территориальных притязаний.
Д-р ХОРН. Верно ли, что после предъявления ультиматума 15 июня 1940 г. русские оккупировали всю Литву, включая часть, принадлежавшую Германии, без уведомления правительства рейха?
Фон РИББЕНТРОП. У нас не было специального соглашения по этому поводу, но хорошо известно, что эти районы были действительно оккупированы.
Д-р ХОРН. Какие дальнейшие действия русских вызвали беспокойство Гитлера в отношении позиции и намерений России?
Фон РИББЕНТРОП. Несколько скептическое отношение фюрера к позиции России вызывалось различными факторами. Во-первых, только что упомянутая мною оккупация Балтийских государств. Во-вторых, оккупация после французской кампании Бессарабии и Северной Буковины, о чем нас просто не поставили в известность, без всяких предварительных консультаций. Тогда король Румынии обратился к нам за советом. Фюрер, проявляя верность советско-германскому договору, посоветовал ему принять требования русских и эвакуировать Бессарабию. Кроме того, война с Финляндией 1940 г. вызвала определенное беспокойство немецкого народа, испытывавшего дружеские чувства к финнам. Фюрер считал себя обязанным в некоторой степени принять это во внимание. Следует отметить еще два фактора. Первый: фюрер получил донесение о коммунистической пропаганде на предприятиях Германии, в котором утверждалось, что ее источником была русская профсоюзная делегация. Мы знали также о военных приготовлениях, предпринимаемых Россией. После французской кампании фюрер несколько раз говорил со мной по этому поводу и однажды сказал, что на границах Восточной Пруссии сконцентрировано 20 немецких[182] дивизий. Это очень крупные силы, и, если память мне не изменяет, около 30 (так в тексте. — Перев.) армейских корпусов было сосредоточено [русскими] в Бессарабии. Фюрера эти донесения очень тревожили, и он просил меня пристально следить за ситуацией. Он даже сказал, что, вероятно, пакт 1939 г. был заключен [Россией] с единственной целью оказывать на Германию политический и экономический нажим. Во всяком случае теперь Гитлер предложил принять контрмеры. Я указал фюреру на опасность превентивных войн, на что он ответил, что германо-итальянские интересы в случае необходимости должны выдвигаться на первый план при любых обстоятельствах. Я выразил надежду, что такая проблема не возникнет и что в любом случае мы должны приложить все усилия по дипломатическим каналам, дабы этого избежать.
Д-р ХОРН. В ноябре, точнее, с 12 по 14 ноября 1940 г., русский комиссар иностранных дел Молотов посетил Берлин. Кто был инициатором этого визита и что являлось предметом обсуждения?
Фон РИББЕНТРОП. В ходе беседы с Молотовым в Берлине затрагивались следующие вопросы. Да, здесь я должен сказать, что, делая попытки достичь договоренности с Россией по дипломатическим каналам, я с согласия фюрера отправил на исходе осени 1940 г. маршалу Сталину письмо с приглашением Молотову посетить Берлин. Это приглашение было принято, и в беседе фюрера и Молотова обсуждался весь комплекс русско-германских отношений. Я присутствовал на этой беседе. Сначала Молотов обсудил с фюрером русско-германские отношения, а потом упомянул Финляндию и Балканы. Он сказал, что при определении сфер влияния было условлено, что Финляндия войдет в сферу влияния России. Фюрер ответил, что Германия тоже имеет свои обширные интересы в этой стране, особенно в отношении никеля, и, хроме того, нужно учитывать симпатии немецкого народа к финнам. Поэтому он попросил Молотова поискать компромиссное решение проблемы. Эта тема поднималась несколько раз.
Что касается Балкан, господин Молотов заявил, что он хотел бы иметь пакт о ненападении с Болгарией и более тесные связи с этой страной вообще. Он также изложил свои мысли о размещении там баз. Фюрер ответил, скорее даже спросил, обращалась ли Болгария к Молотову по этому вопросу, но, очевидно, не в этом была суть проблемы. Затем фюрер сказал, что у него нет ничего конкретного по данному вопросу, ему надо переговорить с Муссолини, своим союзником, который, вполне естественно, имеет тоже собственные интересы на Балканах.
Был обсужден широкий спектр других вопросов, однако дискуссия не привела ни к каким решениям. Я бы сказал, что споры по недостаточно четко проработанным формулировкам свели на нет все результаты. Как только встреча закончилась, я обратился к фюреру за полномочиями для новой встречи с Молотовым. Я спросил Гитлера, согласен ли он на то, чтобы я обратился к Молотову и узнал о возможности присоединения России к Тройственному союзу. Так я видел тогда одну из наших задач. Фюрер ответил на это согласием,
