Головастик из инкубатора. Когда-то я дал слово пацана: рассказать всю правду о детском доме - Олег Андреевич Сукаченко
Все произошло настолько быстро и неожиданно, что мы просто остолбенели и не знали, что делать! Ведь безмозглый урод мог в любой момент разжать руки и тогда: «Прощай, Сергей»! Нам даже думать не хотелось о том, что может случиться, если Грушину вдруг вздумается так «пошутить»! Серега висел уже молча, стараясь не испытывать судьбу и только немного посинел от холода. Наконец, Грушин пожаловался на то, что у него затекли пальцы и втащил Андрюшенко обратно в комнату. Все мы просто выдохнули с огромным облегчением, боясь даже представить, что пришлось пережить бедному Сереге! А Грушин, рыгнув от удовольствия, отправился к себе в спальню допивать из горла початую бутылку водки…
Эх, друзья, чего только не случалось в нашем детдоме за то время, что мы в нем находились! Бывали и довольно смешные истории, хотя поначалу они нам таковыми не казались. Как-то уже хорошо вам известный Игорь Лукавин (или Лука, как все уважительно называли его в интернате) отправил Чудакова Макса за газетой. Нет, он совершенно не собирался ее читать. Просто несколькими минутами ранее Лука по-королевски воцарился на унитазе, чтобы отложить туда свою личинку, глядь – а жопу-то подтереть и нечем! Тут, по счастью, в туалете нарисовался Чудак, который был незамедлительно послан исправить щекотливую ситуацию.
И все бы было, наверное, неплохо, если бы Макс, дурья его башка, сразу же по выходу из туалета не забыл об ответственейшем поручении! Это звучит невероятно, но Чудак и вправду каким-то непостижимым образом умудрился совершить эту чудовищную, непростительную ошибку! Забыть о Лукавине, самом свирепом и грозном старшаке, да еще прикованным в силу вышеперечисленных обстоятельств к унитазу, было сродни самоубийству, но именно это Чудаков и сделал! Он вспомнил о полученном задании только спустя два часа после встречи с Лукой и весь похолодел от ужаса…
Когда по прошествии еще пяти минут Чудаков с огромной подшивкой газет за несколько последних лет вбежал в туалет, он увидел Лукавина в том же положении, в котором оставил его пару часов назад. Почти простившись с жизнью Макс начал жутко заикаясь, что-то лепетать про «девичью память». Но Лука был настолько потрясен забывчивостью Чудака и многочасовым сидением на унитазе, что даже бить его не стал. Он забрал у Макса всю эту огромную кипу газет и устало процедил сквозь зубы: «Пшел на хуй отсюда, долбоеб!».
Нечто подобное, кстати, чуть позже произошло и со мной. Но я уже не отделался столь легко, а получил таких пиздюлей, о которых даже мечтать не мог! Дело же было так. В тот день я, согласно графику дежурств, убирался в отрядной комнате. В мои обязанности входило подмести и помыть полы, расставить столы и стулья. После уборки ко мне подошел Козлович, и, вручив какой-то старый кипятильник, приказал нагреть воду в чайнике. «Отнесешь его потом в мою палату» – добавил он.
Включив кипятильник в розетку, я сел ждать. Прошло несколько томительных минут – вода как была холодной, так и осталась – даже не подумала хоть сколь-нибудь нагреться. «Ладно, приду чуть позже» – решил я и отправился в спортзал, посмотреть, что там мои друзья делают. Они, разумеется, сразу же затянули меня в какую-то игру (кажется, это был любимый нами гандбол) и я, что называется, заигрался, напрочь позабыв про кипятильник и воду, которую должен был нагреть.
Вечером в палату зашел Козлович. «Ну что, чайник вскипятил?» – спросил он у меня. «Да, конечно!» – не задумываясь, ответил я и в ту же секунду глаза мои округлились от кошмарного предчувствия – я вдруг вспомнил, что так и не вытащил кипятильник из чайника… «Чего ты мне ссышь в уши?!» – недовольно поморщился Козлович и направился в отрядную комнату. Я остался стоять в палате с таким опустошенным видом, словно меня только что приговорили к расстрелу. Сердце мое, почувствовав надвигающуюся катастрофу, стучало так, будто в него вбивали раскаленные гвозди!
Через полминуты из коридора раздался истошный вопль: «Ты что, блядь, сука ебанная, совсем охуел?!», а еще спустя мгновенье в палату, держа в руках обугленный чайник и расплавленный провод от кипятильника, влетел разъяренный Кызел!.. Я не буду утомлять читателей описанием всех тех жутких ударов, что мне пришлось вынести. Скажу только, что так долго и с таким остервенением меня не били еще никогда в жизни! После того, как Козлович, залив моей кровью всю комнату, решил, что с меня достаточно, я рухнул обессилено на кровать и пролежал так до утра, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой. Спать я не мог, настолько сильно у меня все саднило и горело, а только постанывал от выматывающей душу боли.
«Епрст! Ну, почему, все меня только бьют, угнетают, заставляют и унижают?! Чем я перед ними провинился?! Почему столько несчастий сыплется на мою бедную голову?! Я что, какой-то изгой или пария, что каждый старший считает своим долгом проломить мне череп?!» – от этих мыслей мне стало так горько, что я в кои-то веки собрался заплакать, но слезы уже давно забыли дорогу из моих глаз и текли куда-то внутрь, не давая мне успокоиться и заставляя судорожно вздыхать от обиды и бессилия.
На следующее утро я вдруг обнаружил, что не могу открыть глаза – они так чудовищно заплыли, что мне не оставалось ничего другого, как только попросить своих друзей силой разжать мне веки. Нос мой съехал куда-то набекрень и дышать мне приходилось через раз. Говорил я тоже с огромным трудом – разбитые в сплошное месиво губы, покрывшись за ночь кровавой коркой, словно окаменели. Я попробовал языком зубы – вроде на месте, но подозрительно шатаются. Хорошо поработал Козлик, ничего не скажешь…
«Бля, Олег, мне на тебя даже смотреть страшно!» – сказал мне Серега Покровский, помогая подняться с кровати. И я вполне мог себе это представить. В принципе у всех наших ребят были опухшие от побоев лица, но моя развороченная будка даже на общем непрезентабельном фоне выглядела по-особенному. «Ну, ничего, ты не переживай – до свадьбы уж точно заживет!» – ободряюще добавил Покров, пытаясь хоть как-то утешить меня. «Легко сказать – заживет! А если свадьбы не будет?» – усмехнулся я через силу.
В тот день впервые за пару лет я не пошел вместе со всеми на утреннюю зарядку – Козлович запретил мне это делать. «В столовую тоже не ходи – пожрать тебе друзья принесут. И на уроки с такой рожей не вздумай заявиться – нехуя людей пугать!» –
