Мужество - Михаил Сергеевич Канюка
— Созови-ка ты, дед Иван, всех старых и малых, — распорядился командир, — да ступай с ними на заделку вентиляционных ходов. А найдутся у меня еще люди — пришлю на подмогу.
— Все сделаю, как надо, не сомневайся! — ответил важноГаркуша. Ему было очень лестно получить от самого командира такое ответственное задание.
А Бадаева уже одолевала другая забота. Закрыть вентиляционные штреки — это значит не только не пропустить смертоносный газ, но и прекратить доступ свежего воздуха. Следовательно, нужно искать новые выходы, раскапывать старые воздушные колодцы. И для этого нужны люди.
— Объявить общий сбор! — приказал Бадаев дежурному по штабу.
Все, кто не находился в этот момент в дозоре или на дежурстве, пришли в самое просторное помещение — ленинскую комнату, место общих собраний. Командир обвел людей пристальным взглядом.
— Товарищи! Враг задумал черное дело: замуровать нас живьем под землей и отравить газами. Но мы не будем просить у него пощады, мы будем продолжать борьбу до конца, как и поклялись. Так ведь?
— Так, командир! — зашумели бойцы. — Говори, что надо делать!
— Вам, товарищ Клименко, я поручаю возглавить поисковую группу. Необходимо найти новые воздушные колодцы. И учтите: от того, выполните вы задание или нет, зависит судьба нашего отряда. Возьмите с собой все необходимое и — в дорогу.
Завхоз потоптался нерешительно и спросил:
— А харчей сколько взять? — Ему было хорошо известно, насколько скудны партизанские запасы. С тех пор как усилилась блокада катакомб, партизаны сидели почти на одной баланде — заваренной на воде муке.
— Взять с собой двухнедельный запас продовольствия, сало и хлеб, — приказал Бадаев.
…Вот уже вторая неделя подходит к концу, как ушла поисковая группа. Воздуха почти нет. Легкие разрывает сухой кашель. Лампы еле горят: не хватает кислорода. Нельзя приготовить горячую еду. Всем очень тяжело, но особенно детям: они чахнут буквально на глазах.
Пытаясь найти выход наверх, Бадаев несколько раз обошел все закоулки, облазил все тупики, но — безрезультатно. Однажды, наткнувшись на старый завал, он попытался разобрать его и чуть не наделал непоправимой беды. За завалом оказалась штольня, наполненная отравленным газом. Он едва успел заделать дыру, почувствовав предательский запах. После этого его несколько часов мучил раздирающий внутренности кашель.
Сейчас Бадаев сидит в своей каморке, опустив голову на крепкие руки. Он мысленно с теми, кого отправил в дальний поиск. Бадаев представляет, как его товарищи идут подземным лабиринтом, пробираются через узкие щели в земле, под угрозой обвала раскапывают давно заброшенные переходы. Где-то они сейчас, что с ними?
— Есть! Есть воздух! — послышался вдруг чей-то крик.
Кто-то буквально влетел в его каморку.
— Товарищ командир! Есть воздух! — услышал он ликующий голос Межигурской. — Идемте!
Они выскочили в соседний штрек. Все население лагеря окружило Клименко и других товарищей из поисковой группы. При слабом мерцающем свете ламп Бадаев с трудом узнал их. Грязные, изможденные, они едва держались на ногах. Но улыбки, освещавшие закопченные до черноты лица, говорили яснее всяких слов, что задание они выполнили.
— Товарищ командир! — обратился к Бадаеву Иван Никитович, пытаясь выпрямиться по Стойке «смирно». — Есть воздушный колодец! Надо только расчистить несколько завалов, и воздух через обходной штрек свободно пойдет в лагерь…
Бадаев крепко обнял старого горняка:
— Молодец, Никитович! А теперь надо, не теряя ни минуты, провести туда людей для расчистки проходов. Дойдешь ли?
— Не бойся, дойду!
Пока добирались до места, Клименко рассказывал:
— Мы сначала пытались раскопать один давно заброшенный колодец. Но вскоре после того, как начали копать, нас всех чуть не залило потоком воды из подпочвенного родника. Еле выбрались из той дыры. Дальше — еще хуже. Наткнулись на газ, чуть не задохнулись… После этого стали действовать осторожнее и расчетливее: видим старую выработку и, пока всю не излазим, не уходим. Вот так и нашли выход на поверхность. Шахта очень старая: кровля едва держится, крепь вся сгнила и падает от малейшего толчка, а с нею, конечно, и земля. Нас там едва не засыпало. Ну, а где шахта, там и воздушные колодцы, и выход на поверхность. Мы пробрались к выходу совсем близко…
— Надеюсь, никто вас не заметил? — спросил Бадаев.
— Ни в коем разе! — поспешил успокоить его Клименко. — Я все разведал: выходит шахта в глухой овражек, который и заметишь-то не скоро, настолько он мал, щель в земле и все тут.
Они еще долго шли под землей. Наконец Клименко подвел их к воздушному колодцу. Высоко над головой виднелось отверстие, почти закрытое высохшим бурьяном. Но его было достаточно, чтобы дышать во всю глубину легких. Наверху, очевидно, уже вечерело, потому что кусочек неба, который они видели через отверстие, быстро потемнел, и вскоре на нем зажглась звездочка. Крохотная, едва различимая, но такая прекрасная, что у Бадаева от волнения сжалось горло. Ему показалось, что когда-то, очень давно, он уже испытывал нечто подобное…
Из дневника Владимира Молодцова:
«4 ноября 1930 г. Нынче первый раз поднялся на-гора не только не уставший, но и веселый. По руднику тихо плывет едкий каменноугольный дымок. Сквозь завесу смеются веселые электрические фонарики, а над всем этим тихим и спокойным величественно раскинулась лазурная, прозрачная голубень неба. Месяц, как сторож и распорядитель, воссел на престоле мелких кучевых облаков и наблюдает их мерное, чуть заметное движение. Сердце вот так и рвется куда-то далеко-далеко ввысь, к звездам и месяцу, чтобы вместе с ними увидеть эту грандиозную ширь Союза Советских Республик, охваченных невиданным энтузиазмом борьбы за социализм. Как хорошо чувствовать себя беззаветно преданным революции, видеть себя частичкой великой стройки. Ведь никто же не мобилизовывал нас на ликвидацию прорыва. Мы сами мобилизовались».
Это чувство мобилизованности на великое дело, рожденное тогда, в дни его юности, руководило Бадаевым и сегодня, сейчас, когда ему уже перевалило за тридцать и жизнь подбрасывала ему все новые и новые испытания, словно пробуя его на прочность, как кузнец — клинок, который он кует. И чем жарче огонь в горне, чем тверже рука, держащая молот, тем крепче сталь, тем закаленнее клинок…
* * *
Вернувшись в штаб, Бадаев утомленно опустился на табурет.
— Как самочувствие людей, Константин Николаевич? — спросил он сидевшего неподалеку Зелинского.
— Получше. Глотнули свежего воздуха — и сразу стали оживать.
— Теперь необходимо срочно выходить в эфир. Москва уже заждалась. Позови сюда радистов, — обратился он к дежурному по штабу.
«Вот ведь человек! — с восхищением подумал Зелинский. — И откуда только силы берутся? Отдохнул всего несколько минут и снова за работу…»
— Посмотри, Константин Николаевич, в
