Головастик из инкубатора. Когда-то я дал слово пацана: рассказать всю правду о детском доме - Олег Андреевич Сукаченко
Так вот однажды Телухин этот в споре с кем-то из ребят заявил, что у того мать – пьяница. Я тут же вспылил: «Слушай, урод, если ты еще что-нибудь про чужую мать скажешь, я тебе голову оторву, понял?!». На что он мне с издевкой ответил: «Не пойти ли тебе, Головастый, куда подальше? Не суй свой нос туда, куда собака хуй не совала!». При этом у него была такая оборзевшая морда, по которой просто грех было не ударить. Я и ударил! Свинья эта на какое-то мгновенье зависла в прострации, видимо отходя от удара, а затем с несвойственной для нее ловкостью бросилась под кровать, за лежащей там хоккейной клюшкой.
Не успел я и глазом моргнуть, как получил сильнейший удар этой самой клюшкой прямо в висок, в голове у меня потемнело, из раны хлынула кровь, заливая все лицо! Зря он так, конечно, сделал, потому что уже в следующую секунду я, словно бешенный, бросился на своего обидчика и иступлено бил его до тех пор, пока испуганные ребята не оттащили меня в сторону! И еще долго потом под глазами у этого хряка не сходила зажженная мной цветомузыка…
Не знаю, как вы, ребята, а я после драки еще какое-то время нахожусь под впечатлением момента и машу кулаками, хоть это и настоятельно не рекомендуется делать. Причем мысли, которые терзают меня в этот момент таковы, что их даже озвучивать страшно. Но раз вы настаиваете, то скажу по секрету! Я призываю на голову своего соперника все возможные несчастья, какие только имеются в природе, и очень надеюсь, что его разразит гром или испепелит молния! И только когда мой враг, хотя бы мысленно, уже окончательно мною повержен и даже похоронен, я немного смягчаюсь и позволяю себе расслабиться.
Особенно этот мой очаровательный способ тормозить, проявляется в какой-нибудь словесной перебранке. Случалось ли вам когда-нибудь разругаться вдрызг со своим недругом, да еще так, что свидетелями этого конфликта стало множество людей? Помните, как уже после ссоры, к стыду своему вы вдруг понимали, что местами несли откровенную чушь, которую лучше бы было не говорить, а то и вовсе не нашлись, что ответить?..
И вот вы уже расстроено обдумываете в уме, как нужно было реагировать на ту или иную реплику соперника, чтобы выглядеть убедительнее и заготавливаете острые, как бритва слова, которые помогут вам в следующий раз срезать вашего оппонента! Да уж, все мы задним умом крепки, да только ложка, как известно, дорога к обеду.
Но бывало, что словесные пикировки приносили мне даже удовольствие. И для этого совершенно не обязательно было ругаться матом. Помню, как однажды в ссоре, я отправил какого-то детдомовского имбецила в те края, куда Макар телят не гонял. Он прямо-таки остолбенел от неожиданности! Идиот вроде догадывался, что его куда-то послали, но куда именно, так и не понял. «Ты кого мудаком назвал?!» – взвился он, размахивая руками у меня перед носом. Я с презрением посмотрел на него: «Вообще-то, ты хуже. Но мне на тебя даже матерных слов жалко»…
Глава 34
Дайте медный грошик, гражданин хороший,
вам вернется рубль золотой»
Из песни «Беспризорник», на слова Александра Розенбаума
Первое, что старшие в интернате заставляли делать младших еще до воровства и прочих бандитских выкрутасов – это стрелять деньги. Каждый день мы получали жесткое задание – принести такое-то количество рублей, и если ты не выполнял оговоренную норму, то вечером гарантированно огребал по лицу. Собственно, били нас в любом случае (повод у шакалов всегда находился), но отсутствие денег являлось отягчающим твою вину обстоятельством, поскольку, не сдав деньги, ты наносил как бы личную обиду старшакам, а за это колошматили особенно зверски!
Помню, как меня в первый раз послали в город за деньгами. Однажды ко мне подошел Петя Грушин и, сонно позевывая, (он, как раз, только встал с кровати после очередной пьянки) спросил: «Головастый, сколько тебе надо времени, чтобы принести мне сигареты?». Я, почесав репу и прикинув расстояние до ближайшего ларька, сказал, что в течение получаса управлюсь. «Точно успеешь?» – Грушин с недоверием воззрился на меня слезящимися от непомерных возлияний глазами. «Постараюсь, Груша» – ответил я. «Ну, тогда пиздуй, пока при памяти!».
Но я остался стоять, ожидая от Петра дальнейших действий. «Ты что, еще здесь?!» – взревел Грушин. «Петя, а деньги?» – чуть слышно промямлил я. Груша посмотрел на меня, как на идиота: «Что?! Какие, блядь, деньги?! Ты чего, совсем охуел такие вещи у меня спрашивать?! Настреляешь у прохожих!». От страха я даже не понял, что он имеет в виду: «То есть, как это, настреляешь прохожих?!» – ужаснулся я. «Каком кверху! Пшел вон отсюда, долбоеб! И чтобы через полчаса сигареты у меня были!». Уже позже друзья объяснили мне, что значит «стрелять деньги» и я, успокоившись, что мне не придется расстреливать людей, отправился добывать сигареты.
С тех пор стрельба денег надолго сделалась нашей главной обязанностью. Причем, с каждым днем сумма возлагаемой на нас контрибуции только росла и никогда не уменьшалась! Ведь старшим (черт бы их побрал!) хотелось то покурить, то пожрать, то выпить, а сигареты, еда и водка стоили денег.
Поначалу я очень стеснялся попрошайничать: лицо мое пламенело от стыда, руки предательски дрожали! Мне было физически тяжело подойти к человеку и попросить у него деньги. Я страшно робел, заикался и не понимал, с какой стати совершенно незнакомый прохожий должен мне вообще чего-то давать?! Мне казалось, что люди смотрят на меня с плохо скрываемым презрением, дескать, не инвалид ни разу, а подался зачем-то в попрошайки! Но перспектива получения вечерних люлей гнала меня на улицу и заставляла униженно выклянчивать деньги у людей.
Со временем, я стал относиться к этому легче. Тем более, что мои друзья – Чудак и Покров, уже обзавелись солидным опытом «стрельбы бабок» и охотно делились им со мною. Обычно мы ехали в какое-нибудь многолюдное место, типа площади перед станцией метро, и там начинали окучивать снующих туда-сюда прохожих. Подходили, в основном к женщинам – они сердобольнее мужчин, – и, напустив на себя максимально жалостливый вид, принимались канючить: «Тетенька, у вас, случайно, пяти копеек не найдется?».
Больше этой суммы просить было нецелесообразно – людям ведь тоже деньги с неба не падали, но пятачком они охотно делились – с ним не жалко было расстаться. Иногда слишком любопытные женщины, правда, интересовались: «А вам что, родители денег не дают?»,
