Майя Плисецкая. Грация и Вечность - Михаил Александрович Захарчук

достоинство всякого настоящего педагога. Долинская еще хорошо играла на рояле и потому внятно, доступно доносила до своих учеников музыкальные фразы, точно и органично сопрягая их с танцевальными движениями. Плисецкая всегда подчеркивала: без чувства музыкально такта нет и не может быть хорошего танцовщика. Сама Майя Михайловна с этим чувством определенно на свет божий появилась. Не зря же Щедрин часто повторял, что «вышел на Плисецкую» именно через музыку: «У Майи всегда были хорошие отношения с музыкой. Мы ведь и познакомились с ней после того, как я услышал ее пение. Это произошло в доме Лили Брик, с которой мы дружили. Ее муж Василий Катанян коллекционировал звуковые автографы друзей дома. Тогда, в 1955 году, только появились первые катушечные магнитофоны, и Катанян записывал свою коллекцию на огромный магнитофон «Днепр». До сих пор вспоминаю эти бобины с пленкой, падавшей на пол и путавшейся под ногами. Однажды они спросили меня: «Не хотите ли послушать, как поет балерина из Большого театра?» Я согласился и вдруг услышал чистый голос, исполнявший сложнейшую музыку прокофьевской «Золушки» и подражавший бою часов в эпизоде, где Золушка теряла свою туфельку. Я был поражен и стал спрашивать: кто такая? кто такая? Мне отвечают: балерина, рыжеволосая красавица. Так мы и познакомились».

Но то, что именно педагог Долинская железно отшлифовала у своей ученицы то самое феноменальное чувство такта, сомнению не подлежит. Добавлю: любимой ученицы. Евгения Ивановна и партнера для нее подобрала стоящего: «Но главный успех в хореографии Долинской я разделила с Леней Швачкиным в действительно пикантном номере а lа russe «В селе Малом Ванька жил, Ванька Таньку полюбил». Швачкин обладал дюжим артистическим даром, юмористической пластикой, и мы с азартом, соревнуясь друг с другом, отчебучивали занятные коленца, гримасничали, флиртовали, ритмично лущили семечки, плевались, конфузились и уже тогда фантазировали».

А потом семья Плисецких вновь отбыла на остров Шпицберген к «седым снегам». Целый год Майя, уже вкусившая всей мистической прелести танца, тосковала по своей балетной школе. Видя эти терзания дочери, сердобольный отец пошел на крайнюю меру и отправил ее обратно в Москву. Со второго класса и практически до окончания балетного училища с Майей занималась Елизавета Павловна Гердт. В своей книге Плисецкая старается, в меру отпущенной ей деликатности, тактично говорить о том, что педагогом Гердт была не сильно могучим. Просчеты в действиях своих учеников подмечала верно, но как их устранять, подсказать не могла.

«Ты висишь на палке, как белье на веревке», – а что надо сделать, чтобы не висеть? Ваганова сказала бы прозаично: переложи руку вперед. И балерина обретала равновесие. Это и называется школой. Ваганова любила говорить: «На весь урок зажми задницей воображаемый пятиалтынный, чтобы он не вывалился». И балерина на всю жизнь училась держать зад собранным. Всю мою жизнь меня поедом ела тоска по профессиональной классической школе, которую мне толком-то с детства не преподали. Что-то я знала, что-то подсмотрела, до чего-то дошла своим умом, послушалась совета, набила шишек. И все урывками, от случая к случаю. Вот бы в 10–12 лет объяснили тебе все разом!»

И кто бы мог подумать, что величайшая балерина мира, перед которой преклонялись и специалисты, и простые зрители во многих странах, практически всю свою жизнь досадовала от того, что не получила в детстве сполна прежде всего профессионального, а потом уже и общего образования. Наверное, и поэтому Майя Михайловна очень много читала. Повторюсь, просто-таки запоем поглощала всякую литературу. Раскрытую ею одну книгу можно было увидеть на кухне, другую – в гостиной, а третью – вообще в другой квартире. (У супругов на одной лестничной площадке было две квартиры. – М. З.). Родион Константинович часто корил супругу: «Ты бы поберегла свои глазоньки».

Сейчас, когда эта догадка насчет нехватки образования балерины меня посетила, вдруг неожиданной гранью засверкал и любимый анекдот Майи Михайловны. В океане затонул пароход со следующей в Америку делегацией деятелей искусств. Спаслись лишь двое: министр культуры и балерина. Министр – потому что большое дерьмо. А балерина – потому что глупа как пробка. И уже «до кучи» вспомнилось другое любимое выражение великой балерины: «Знаете, Мишенька, мужчины гораздо бы лучше танцевали, ежели бы у них между ног не висели гантели». Или вот: «Мало в жизни такого, над чем мы бы не смеялись. Беда, что над остальным – плачем». Очень остро выступала в ЦДЛ перед писателями. Старушки, ее фаны, шептались: «Да что она говорит, ее за это посадят». Рассказываю ей про это шушуканье: «Мишенька, да кто ж меня посадит? Я же – памятник!»

Чувство юмора всегда или почти всегда – человеческое достоинство. Чувство самоиронического юмора – достоинство двойное. Плисецкая им обладала в полной мере. Спрашиваю: «Майя Михайловна, какими иностранными языками вы владеете?» – «Немецким – на уровне: каля-маля, битте». Еще у нее очень сильно было развито чувство (об этом почему-то тоже именно сейчас подумалось) товарищеской благодарности к своим партнерам-мужчинам. О некоторых из них я расскажу в дальнейшем всенепременно. Ибо, прочитав уже известный читателю очерк о собственном творчестве для моей книги «Встречная полоса» Плисецкая через Щедрина предложила мне добавить встречи-разговоры с Н. Фадеечевым, В. Ковтуном, Бор. Ефимовым. А потом и собственноручно дописала: «И плюс Сергеем Родченко». Но сейчас мне хотелось бы остановиться на том самом Леониде Швачкине, с которым девочка Майя разделяла свой первый сценический успех, когда «Ванька Таньку полюбил». Потому как никто, кроме Плисецкой, – никто о нем сейчас и не вспомнит. Меж тем юноша танцевал в Большом театре, исполняя небольшие, но яркие партии и был кумиром-танцовщиком у москвичей в конце сороковых – начале пятидесятых годов прошлого столетия. Потом Леонид Анатольевич работал педагогом классической хореографии в Цирковом училище. Вместе, кстати, с ярчайшим мимом Ильей Рутбергом и выдающимся танцором-чечеточником Алексеем Быстровым – прототипом героя фильма «Зимний вечер в Гаграх». Зрители и критика всегда ценили Швачкина за неимоверно высокие прыжки «с зависанием». Они представлялись совершенно несоразмерными с его маленьким ростом и слегка даже полноватой фигурой. Все дело в том, что в особо важных партиях, например в «Лебедином озере», где Леонид Анатольевич всегда танцевал шута, рабочие сцены, по его просьбе, в определенных местах прятали маленькие гимнастические трамплины! Балетным фантазером был первый партнер моей великой героини. Как и она сама.

…Отца арестовали 30 апреля 1937 года. Само по себе страшное событие трагическим образом отразившееся на всей судьбе Майи Михайловны, особенно ей врезалось в память еще и потому, что накануне папа принес гостевые билеты на кремлевскую трибуну. И двенадцатилетняя девочка невообразимо радовалась такому