Вчера была война - Игорь Глазунов

Утром мои «молодые» ушли на работу. На тумбочке, начатый кирпичик черного хлеба, пачка сахара, чайник, электроплитка. Есть хочу по страшному.
Аккуратно, чтобы не заметили, отрезаю кусочек хлеба!
В стакан – воду! Из пачки – ложку сахара! В мыслях с Маресьевым из «Повести о настоящем человеке». Он голодал больше недели.
Пойти куда-то, объяснить, рассказать кому-то о своём положении, я не мог. Было просто стыдно. Да и кому? Я многого тогда не понимал и действовал в меру своего мироощущения. Теперь могу сказать, это была гордыня вперемешку с накопленными обидами в какие-то моменты, наверное, на весь белый свет. И тогда я задавал себе вопрос: «Почему это всё мне?»
Прошло два дня. На третий утром слышу отборный мат в коридоре.
«А ну-ка покажите, где это в наше время человек с голоду помирает?»
Случилось вот что.
Заметив, что хлеб потихоньку уменьшается в объёмах, а на вопрос «не хочешь ли поесть?» я отвечал отказом, «молодая», видно, поняла, в какой я ситуации и рассказала об этом на заводе.
Бывали моменты, когда приходилось решать – покупать ли булку хлеба или ехать на работу на трамвае.
Дальше события развивались стремительно. На директорской «Волге» прямиком из общаги меня привезли на завод и привели в кабинет директора завода. Директорствовал тогда на РВЗ товарищ Эйсмонт. Увы, забыл его имя и отчество. Чудеснейший был дядька. Видели мы его только по праздникам в клубе, где проходили праздничные мероприятия. Может быть, кто-то и помнит его. Захожу в кабинет. Эйсмонт: «Рассказывай!» Рассказываю всю свою историю. «В каком цехе работаешь?» Отвечаю: «В рамно-кузовном».
Эйсмонт нажимает свои управленческие кнопки. Через какое-то время в кабинет входят, как потом оказалось, председатель завкома завода, «главный» комсомолец, начальник отдела кадров и начальник цеха, в котором я работал. Это был мой второй в жизни прямой начальник Эгил Мартынович Озолс, впоследствии первый секретарь горкома партии Лиепаи. Идёт «разнос» по полной программе с использованием нецензурных вставок в конце предложений!
«Как вы умудрились живого человека потерять?!… (мат)….»
Ещё вопрос, ещё мат!
У всех глаза в пол.
Эйсмонт: «Садись и пиши! Прошу оказать материальную помощь!»
Пишу. Эйсмонт размашисто на заявлении: «Гл. бух.
Выделить 50 руб. из директорского фонда».
Обращается ко мне: «Иди к главному бухгалтеру».
Выхожу из кабинета и иду по коридору заводоуправления. На дверях табличка – Главный бухгалтер. Захожу. Виза. «Иди в кассу». Через несколько минут пятьдесят рублей у меня в кармане. Пятьдесят – это почти полумесячная зарплата. Потом «привалили» больничные и я стал богатеем. Меня переселили обратно в мою комнату. И очень скоро я опять висел на головном вагоне с держателем в руке и маской на голове.
Перебирая все события, произошедшие со мной за последние месяцы, я что-то стал понимать по-новому для себя. Быт в общежитии был организован максимально продуманно по тем временам. Помню милую перебранку на кухне в адрес наших «инженерш»: «Учитесь, курицы, убирать после себя, тут вам не у мамы дома».
В секунды жар взрывает тесто и мини блинчик готов!
Кухней мужская часть общаги пользовалась редко. Иногда, когда бюджет по той или иной причине был перерасходован, приходилось о ней вспоминать. Бывали моменты, когда надо было решать покупать ли булку хлеба или ехать на работу на трамвае. Это было шестьдесят пять лет тому назад! Сегодня, когда я пишу эти строки, идёт 2023 год и для пенсионеров это становиться реалиями дня.
А тогда… Бывали моменты, когда все четверо стояли на кухне и я изощрялся в искусстве испечь блины на чугунной сковородке.
Тесто – вода и мука! Соли, сахара, масла у нас не было. Обычной густоты тесто под блины не прокатывало – сразу прилипало к сковороде. Попытка перевернуть блин заканчивалось тем, что на сковородке лежал невообразимо помятый, «растасканный» ком полусырого теста.
Голод – не тётка! Сдирали и съедали сразу.
Потом я приноровился. Методом проб определялась нужная консистенция теста. Столовой ложкой плюх на раскаленную сковородку. В секунды жар взрывает тесто и блин готов! Позже я научился печь другие блинчики, называли мы их голодными! Мука замешивается на газированной минералке. Ложкой на противень – и в духовку. Хитрость в том, что газировка работает, как дрожжи, поднимая тесто, когда оно оказывается на сковородке. Вкусно было необычайно! Так тогда казалось!
Помню появившийся в длинном коридоре тончайший аромат женского присутствия, усиливавшегося по мере приближения к девчоночьим дверям. Это волновало! Разница, как мне казалось, была между нами огромная, начиная с образования и кончая возрастом. К этому времени я уже был 185 сантиметров росту, отпустил пушкинскую бородку и смотрелся вполне взрослым мальчиком.
Постирочно-помывочная, она же душ, она же туалетная комната была постоянно занята «разнопёстрыми» кофточками, прочими девичьими «причиндалами» и естественными надобностями! «Глубоко личное» никогда не вывешивалось. Сушилось все это под матрасом, там же оно и гладилось.
Постиранные влажные брюки, тщательно складывались и укладывались на ночь под матрас. Утром на тебе «ледоколы». Утюг был один и «передвигался» по общаге по мере необходимости. На кухне утром записка – утюг в шестой комнате. Стук. Из-за двери: «Через десять минут освободим».
У утюга часто перегорала спираль, кто-то рассчитал все сечения и в арматурном цехе сделали наш утюг вечным.
С приходом в наш коридор «инженерных» девочек и мальчиков, менялось звучание нашего общения. Раньше, да простят меня читатели, в коридоре звучало:
«Привет! Как там дела?» «Б…ь! Да ни х…б.., или х…о.» «Гулять пойдём?» «Да ну на х …б…дь! Зае .....ся на работе, б…!» «Ну и х… с тобой!» «Попи…..ли! Я ушёл…» «Уе......й!» «Пока!»
Так жила общага и мы в ней. Мы, у которых дом жил только в памяти. Нас учила среда, улица, комсомол, партия…
Едем мы, друзья, в дальние края!
В июле 1957 года на общезаводском комсомольском собрании прозвучал лозунг-призыв «Поможем Родине убрать целинный урожай!»
Киножурналы, газеты, радио, давали героический материал о первопроходцах целины, описывая их трудовые будни в романтическом свете. Отклик заводской молодёжи был мгновенным! Отбор был жёстким. Я пролез сквозь «игольное ушко», благодаря тому, что у меня к тому времени было две, всегда нужных, профессии – слесаря-ремонтника и электрогазосварщика. Со стороны отдела кадров были возражения: несовершеннолетний!
Тут сыграли роль моя настойчивость, умело поставленные в пример былые герои, которые в восемнадцать лет командовали дивизиями, а также хорошие рекомендации. Основной аргумент: если я могу работать здесь и жить самостоятельно в общежитии, значит смогу и