Вчера была война - Игорь Глазунов
Случилось это после очередной Республиканской спартакиады в Кандаве. Во время игры в баскетбол в прыжке меня подрубили и в падении я повредил левую ногу. Колено не сгибалось. На следующий день привезли в травминститут на улице Дунтес.
Светило хирургии тех времен – профессор Лишневский и его ученик доктор Рундс, впоследствии директор института Травматологии и ортопедии, после осмотра ноги определили – разрыв мениска. Нужна операция. Ныне эта операция смехотворна. Тогда же я должен был дать расписку, что согласен на случай, если функция сгибания ноги будет неполной.
Операцию делали под местным наркозом. Укол в какой-то позвонок и – ноги не чувствую. Лежу на операционном столе. Передо мной экран, ничего не вижу, только чувствую прикосновения. Очевидно, что что-то пошло не так. Операция затягивалась. Появились болевые ощущения, они становились нестерпимыми. Позади операционного стола стояла медсестричка и успокаивала меня как могла. От боли я сжимал её руки. На следующий день она показала мне их. На запястьях были синяки.
После операции дней десять откачивали из сустава жидкость с кровью, колено раздуло. Процедура эта была болезненная. Когда вставал, боли становились невыносимыми. Зашла речь о повторной операции. Потом, дело молодое, всё «пошло и поехало». Передвигался я на костылях. Меня перевели в физкультурный диспансер для разработки сустава.
Диспансер находился на углу улиц Ленина и Красноармейской. В физкультурном диспансере были две реабилитационных палаты – мужская и женская. В диспансере лежали известные спортсмены, не ниже уровня кандидатов в мастера спорта. Я туда попал потому, что там была разработана нужная послеоперационная методика разработки коленного сустава.
Там же я познакомился с известным уже потом в кругах масс-медиа автором книг, спортивным фотожурналистом, а в то время мастером спорта по гимнастике, Юрой Житлухиным. Он восстанавливался после травмы спины. Во время тренировки он сорвался с турника.
Продлилось это знакомство с Юрой шестьдесят лет! Я бывал у него дома. Недавно Юра покинул этот мир. Он был старше меня на десять лет, и мне было очень интересно с ним. Это была первая в моей жизни встреча за пределами завода с таким человеком! В общении с ним для меня открывался ещё один пласт бытия.
В палате нас двое. Вечерами подолгу я слушаю рассказы о его детстве, его воспоминания о войне, учёбе, спорте. Уже потом, в мореходке, после изнурительных пятидневных тренировок по морскому многоборью, я часто подпитывался его взрослыми истинами из другого, недоступного мне тогда мира – мира мужской силы. Захочешь – осилишь! Добьёшься! Был при ДОСААФе18 такой вид спорта – морское многоборье. Кросс, стрельба, плавание, парус и гребля на распашном яле. Загребное весло весило двенадцать килограмм.
Когда дистанция в одну морскую милю заканчивалась, и на излете сил звучало последнее «и-и-и… раз!», я откидывался назад после последнего гребка, бросал весло в изнеможении улыбался или победе, или поражению. Ты сделал всё! В середине семидесятых я вошёл в сборную Латвии и на союзных соревнованиях мы заняли шестое место, а я выполнил норматив кандидата в мастера спорта. Возглавлял нашу сборную Толик Кавецкий, впоследствии председатель ДОСААФ Пролетарского района города Риги. Судьба его не завидна. Пытался бежать в Швецию морем.
Судили. Дали десять лет.
Латышским языком я владел в совершенстве, да ещё и несколькими диалектами…
Физкультурный диспансер был моим первыми опытом общения с другим миром за пределами общаги.
Почему-то вдруг стало интересно послушать, о чём говорят девочки. Обедали мы с ними за одним столом. Я делал вид, что не владею латышским языком.
Я услышал в мой адрес на латышском языке «Otrais vecis palātā – no melniem!» (второй мужик в палате – из чёрных). Девочки перестали обращать на меня внимание. Вечером в свободное время они собирались в обеденном зале и беседовали о своём, о девичьем.
Мы с Юрой играли в шахматы. Многое я открыл, слушая эти девичьи разговоры. Однажды привезли на реабилитацию девочку с травмой спины. Она повредила спину где-то на восхождении. К этому времени у нас еже- вечерне разыгрывался целый спектакль. Девочки старательно меня обучали меня латышскому языку. Латышским я владел в совершенстве, да ещё и несколькими диалектами, но глядя на меня можно было поверить, что языка я не знал. Я старательно повторял за ними слова и отдельные предложения, сознательно их коверкая.
И вот однажды в одном таком разговоре слышу от скалолазки: «Аr šo puisi es pārgulētu!» (С этим мальчиком я бы переспала!)
Я нет, да и брякни в ответ на чистом латышском: «Bet kur ir problēma?» (А в чём проблема?)
В ответ слышу: «Научился нескольким словам на латышском и лопочет тут!» И тут я «включил» свой латышский! Пауза! Немая сцена! Девиц как ветром сдуло! До конца срока пребывания в диспансере все обедали в полном молчании. Когда мы заходили в комнату отдыха, наши девочки тут же исчезали.
В диспансере я провел почти месяц. Чем ближе подходила дата выписки, тем больше меня волновал вопрос, как я доберусь до общаги. Денег у меня не было, просить у кого-то – никогда! Стыдно! С момента, как я попал в больницу ко мне никто не приходил, да и не было кому.
Наступил день выписки. Хромая, с палочкой, я отправился в общагу пешком. Общага была в районе там, где сейчас торговый центр «Альфа». По дороге занёс больничный лист в отдел кадров завода, сказал кому-то из работников, что у меня нет денег. Последовал ответ: «Выйдешь на работу – получишь!».
Опыта общения с начальством у меня не было, и я подумал, что таков порядок.
Пока я лежал в больнице и диспансере в мою комнату кого-то подселили. По приходу в общежитие ключ от комнаты дежурная мне не дала, объяснив, что по правилам надо ждать коменданта.
«А мои вещи?» – спросил я.
«Не беспокойся! Всё в целости и сохранности в каптёрке».
Пришла помощник коменданта, молча отвела меня в другую комнату, принесла из каптёрки мои пожитки. После такой долгой дороги нога разболелась с новой силой. Я лёг, взял книгу и стал читать. В голову ничего не лезло. Как говаривала бабушка, смотришь в книгу – видишь фигу!
Комната разделена шкафом и занавеской. Принесли мои вещи. Часть – в чемодане, то, что не поместилось – в коробке.
Обдумываю ситуацию, в которой оказался. Денег нет.
Вечером появились мои соседи – молодая пара. Взаимному удивлению не было предела. Неловкость была непередаваема.
