Чудеса привычки - Салях Кулибай
Про списочек Яганнур и не вспомнил в Москве. Не до него было. Сделал дела, отметил командировочное удостоверение и самолетом прибыл домой. И тут в аэропорту, на стоянке такси он обнаружил в бумажнике списочек… Его как током ударило. Что-то будет дома? И без того похудел, а теперь вовсе неделю голодовать…
— Гони в хозтовары, — бросил Яганнур шоферу такси.
Списочек он вручил продавцу, и скоро они с шофером забили багажник «Волги» коробками и свертками.
О, как встретила мужа Ультафия-ханум! Она, как муравей, таскала в свое гнездышко эти коробки и свертки и приговаривала:
— Ай, да золото мой Яганнурчик! Ай, да молодец! Только жаль, что телеграмму не дал. Я бы тебя такими пельменями угостила!
…Ультафия-ханум в десятый раз расспрашивала мужа о столичных магазинах, о том, как он сумел достать товары «по списочку», о том, не было ли в Москве миниатюрной пельменоделательной машины.
— Пойду в ашхану, — сказал, наконец, Яганнур.
— Зачем, Яганнурчик?
— Пельмени кушать…
Перевод А. Козлова.
БУКЯНШИН
Лет пятнадцать не видел я Букяншина, старого моего приятеля. Однокашники мы. Хотя характеры и увлечения разные, но все же во многих вопросах бытия имели общие точки зрения. Мы довольно долго жили вместе, обедали в одной столовой, и вот однажды я все-таки раскрыл его основное хобби. Стишки Букяншин пописывал.
А в стихах наши параллели расходились. В них и скрывался корень разногласий.
Нечего сказать, внешность у Букяншина и впрямь была поэтичной — волосы до плеч, усы вьющиеся. Ну, и фантазией обладал богатой. К счастью, стихов я его не читал. Не показывал их мне Букяншин. Правда, однажды случайно подглядел, как в лунную ночь в парке читал он что-то девушке…
Окончили мы техникум, я в родной аул вернулся, а Букяншин в городе остался. Так и потеряли мы друг друга из виду.
О, сколько всего было за пятнадцать лет! Всех событий и не вспомнишь…
И вот, через пятнадцать лет встретил-таки я Букяншина.
Случилось это так. Вышел я из райкома и услышал, как кто-то кличет писклявым, чуть ли не женским голосом:
— Гайсин! Эй, Гайсин!
Смотрю — человек мне машет. Роста среднего, костюм не очень новый, но и не слишком потрепан. Лишь шляпа чудная — маленькая и неглубокая, она чудом держалась на голове, будто тарелочка из пластмассы. И вот человек бежит ко мне, смеется, руками размахивает. Ба-а, да это Букяншин!
Схватил меня за руку и кричит:
— Гайсин, сколько лет, сколько зим!
И я обрадовался, бросился обнимать его:
— Букяншин! Какими ветрами, какими судьбами?
Так мы и дошли до моего дома. Познакомил его с женой и посадил на место для почетных гостей.
Когда схлынуло половодье чувств, я снова спросил его:
— Какими же ветрами занесло тебя сюда, Букяншин?
— Я по вопросам художественной самодеятельности, — ответил он.
А я не счел нужным вдаваться в подробности его путешествия. Подумал, что проверяет работу местных кружков. Об этом же говорило и то, что встретил я Букяншина у клуба. Что ж, порадовался, что творческий пыл не угас в груди старого друга.
А Букяншин, надо сказать, почему-то не стал меня расспрашивать о житье-бытье, но, как я почувствовал, лишь осторожно, окольными вопросами искал сферу моей деятельности. Зная проницательность Букяншина, я подумал, что ему все обо мне известно, — я ведь председатель колхоза.
Накрыли на стол, вспомнили дни своей юности. И скоро Букяншин продекламировал несколько стихов, песню спел, в курай подудел, гармошку подергал, пляску исполнил, назвав ее мудрено: «приготовление клецок». А потом фокус показал. Положил на ладонь гривенник, который сию же секунду исчез и был извлечен из кармана моего пиджака. Мы с женой и рот разинули…
Тут Букяншин начал угощение хвалить. На папиросной коробке набросал стихи в честь кулинарного искусства моей жены, отчего она расчувствовалась и еще кое-что из кухни принесла, хотя стол и без того ломился.
Потом Букяншин в струны дружбы ударил:
— Ведь целых пятнадцать лет! Пятнадцать! — сказал он, утирая платочком уголки глаз.
Я ведь тоже человек. За живое задело. Через мое сердце прокатились теплые волны любви к другу. Радостно на душе стало, легко.
Жена завела песню на слова Тукая, и Букяншин подтянул ей.
— Певец народа. Народный поэт наш, — сказал он и что-то записал в блокнотике. И это мне понравилось.
В конце концов Букяншин пригласил нас к себе в гости.
— Будете в городе — ни шагу в гостиницу. Сразу ко мне. Моя Вакига — умница. Она приветить умеет. А для моих друзей-то!.. Ну, обещайте! Только ко мне! Дружба нас, Гайсин, обязывает. Как сказал Пушкин…
Когда мы вышли во двор погулять, небо было усыпано звездной пылью, и в ней купался полный месяц. Букяншин притих, глядя на луну.
— А помнишь, — сказал я, — такую же лунную ночь и сад? Ты, девушка и… стихи…
— О, как забыть такое! Это тогда, когда в буран мы возвращались в розвальнях? Эх, молодость…
— Да, да, тогда, — согласился я с Букяншиным, хотя напомнил ему совсем о другой ночи.
То ли захмелел мой друг, то ли еще чего, но перескочил он с лирики на прозу.
— Ты знаешь, есть такой человек Сидербаум! Во! Че-ло-век! Обязательно загляни ко мне. Познакомлю.
Он утер глаза и продолжал:
— Но есть и дурные люди! Ох, подлые… Ладно. О них в другой раз.
Вскоре Букяншин называл меня уже не по фамилии, а ласково «мой светик».
— Светик мой! Там, в управлении, ох, я их как! Ты же умница, светик. Ей богу…
В доме Букяншин говорил моей жене:
— Светик мой! Гайсин все про меня знает. О, моя Вакига такая же простая баба, как и ты. Уж за «бабу» простите. Она души в моих друзьях не чает. Вот Сидербаум… Толковый мужик. Я и в министерстве, и в управлении всем скажу… Ей-ей, у меня лучшая жена на свете.
Букяншин что-то попытался спеть, потом сладко захрапел.
Ранним утром съездил я с бригадиром на покосы, а когда вернулся, Букяншин уже собирался в путь.
— Как? Уже отбываешь? — удивился я.
— Время — деньги, — сказал он, опохмелился домашним пивом, и, бормоча благодарность, вырвал из своего блокнотика листок с адресом. Говорил он сегодня с хрипотцой, будто простудился слегка.
— Дома я или нет — всегда милости просим. А мне еще семь районов объехать надо.
И ушел.
Ровно через полмесяца случилось мне побывать по колхозным нуждам в городе. Когда уезжал, жена мне все напоминала о Букяншине, адрес его сунула. Памятуя о нем, с вокзала я и завернул к Букяншину.
Открыла мне очень красивая ханум.
«Это
