Воспоминания провинциального адвоката - Лев Филиппович Волькенштейн
Уклончиво:
— У меня было дело.
— У вас было дело, на которое нужны были деньги, так, что ли?
— Да.
— Что же, это дело не состоялось?
— Да, не состоялось.
— А вы можете указать, к кому вы имели дело? Если не секрет, то в чем оно заключалось и было ли это дело ваше личное или товарищества, в котором вы состоите членом правления?
Молчание. Председатель к Z:
— Если вы не хотите отвечать на некоторые вопросы, то принудить вас никто не может, и в таком случае вы можете сказать: «На этот вопрос не могу или не хочу ответить».
Z оживился. Это разъяснение как будто его подбодрило. Я повторил вопрос. Z ответил:
— По некоторым причинам не могу указать вам лицо, с которым имел переговоры, а дело было мое личное.
— Сколько дней вы прожили в Ростове до кражи у вас денег?
— Два дня.
— Где вы останавливались?
— В гостинице Белова.
— Кто с вами там жил? Или вы были один?
— Я был не один.
— А кто с вами был?
Пауза, кажущаяся приданной обстановкой большой, долгой. Тихо:
— Мой сын.
— Он с вами живет?
— Нет.
— Он военный?
— Да.
— Приехал ваш сын в Ростов, списавшись с вами?
— Да.
— Уехал он раньше вас?
— Да.
Задавая эти вопросы, я также волновался и почему-то встал, что произвело впечатление на Z. Он немного отодвинулся, искоса посмотрев на меня. Я твердым голосом вызывающе спросил:
— Чьи деньги у вас украли — ваши или общественные?
Опять тяжелая пауза, и я уверен, что Z, как и присутствовавшие в суде, подумали, что мне это известно. Председатель не верил мне, что я не знал ничего о Z.
— У меня были деньги товарищества.
— Ровно 3500 рублей или больше?
— Было 4000 рублей, но 500 рублей лежали в кошельке и уцелели.
— Почему вы их разделили?
— Случайно.
— Как же вы рассчитались с товариществом?
— Мне дали рассрочку на пять лет, и я должен платить по 700 рублей в год.
— Платите помесячно?
— Да.
— Ваш сын помогает вам выплачивать 3500 рублей?
— Да, помогает.
— Вы остались на службе в товариществе?
— Да.
— Продолжаете ведать кассу?
— Нет.
— Когда состоится годовое собрание товарищества?
— Месяцев через шесть.
— Зачем вы взяли из кассы 4000 рублей? По какому постановлению или разрешению?
— Позвольте мне не ответить на этот вопрос. Деньги у меня украли.
Жалко мне стало и этого старика, который чувствовал себя затравленным. В зале тишина. Присяжные не сводили глаз с Z.
— Вы были одеты в этой тужурке, когда вас обокрали?
— Да.
— Объясните, как можно залезть в карман, если тужурка застегнута?
— Она, вероятно, была расстегнута. А если она расстегнута, то легко залезть чужой руке в карман.
— Расстегните, пожалуйста, тужурку.
Дрожащими пальцами Z стал расстегивать тужурку. Карман оказался лежащим высоко. Карман был пуст. Присяжные, двое-трое, подошли, посмотрели на карман, а один высоко поднял локоть, с затруднением всунул руку в карман.
— Обвиняемый стоял сзади вас?
— Не заметил.
— Когда вы схватили руку, вам пришлось повернуться в сторону?
— Не помню.
— Все же покажите нам, как вы стояли и как вы поймали руку.
Неопределенно и малопоказательно, слабо двигаясь, Z пытался воспроизвести картину залезания в его карман.
— Пока не имею вопросов.
Тяжело опустился Z на скамью, вытер платком лоб и шею и впервые посмотрел на Окмана.
Вошел жандармский вахмистр. Рассказал, что его позвали. Подошел и увидел господина полковника, державшего за руку еврея — «этого самого». Отвел в канцелярию. Рассказал он, что нашел в кармане задержанного и что задержанный очень уж отказывался, что не крал, все вздыхал и говорил, что его в каком-то городе знают как хорошего человека.
Председатель к Окману:
— Вы слышали показания свидетелей? Не желаете дать объяснение?
Я ему сказал:
— Успокойтесь и расскажите.
Окман взволнованно начал свою печальную повесть, скоро успокоился и рассказал складно, не упустив ни малейшей мелочи. Присяжные внимательно слушали, один сердобольный покачивал головой в знак сочувствия. Трогательно было слушать, когда Окман, не поняв, видимо, какое впечатление произвел допрос Z, в заключение сказал:
— Они ошиблись и схватили меня за руку, но пред вами, как пред Богом, говорю: я не вор и не я украл их деньги!
Старшина присяжных улыбнулся и что-то шепнул своему соседу.
Речь товарища прокурора была сдержанна. Он оговорился, что многое неясно в этом деле, но прежняя судимость Окмана рассеивает все сомнения, почему он подлежит осуждению.
С прежней судимости Окмана я начал речь. Разобрал показание Z, отнюдь не подчеркивая, что считаю кражу придуманной, предоставил сделать выводы присяжным, но сопоставил горе двух стариков, прибывших в Ростов по делам своих детей или ради детей… Материал для защиты, казавшийся донельзя малым и неблагодарным до допроса Z, стал большим и благодарным. Председатель разъяснил, что прежняя судимость 26 лет тому назад вообще не является уликой, но сообщается для характеристики подсудимого.
— Да, — сказал он, — защитник сопоставил две правды — утверждение потерпевшего и отрицание подсудимого, и вы должны вспомнить при совещании показания, которые вы со вниманием выслушали. Но, помимо этого, вы обсудите вопрос о возможной ошибке со стороны Z, схватившего руку, которая оказалась ближе к нему другой, преступной.
Ушли присяжные совещаться.
— Ну что, Окман, — обратился я к нему, — выходит, будто вас оправдают.
Он:
— Почему вы так думаете?
Подошел взволнованный зять. Не успели мы обменяться несколькими словами, как услышали звонок присяжных. Вышли быстро. Окман замер. Председатель прочел ответ.
— Подойдите объявите, господин старшина присяжных, виновен ли Окман в том[252]
Громко:
— Нет, не виновен.
Обернулся я к Окману — не выдержали его нервы, заплакал старик.
На другой день утром пришел Окман с зятем. Вымытый, подстриженный, улыбающийся:
— Боже мой, боже мой, как это все хорошо прошло.
Посидели, поговорили, тепло распрощались.
Бедный старик! Подлее всего со стороны следователя, что не отпустил на поруки «из-за прежней судимости». После защиты я провел несколько счастливых часов довольства сделанным.
Янкель Хик
В течение трехлетних сезонов на Кавказских Минеральных Водах, главным образом в Пятигорске и Ессентуках, многие лечащиеся были обворованы. Почти все кражи были произведены чрезвычайно умело. Видимо, за намеченной жертвой долго следили, изучали ее жизнь, привычки, а затем обкрадывали. Часто полиция нападала на ложный след, арестовывала прислугу, но бесспорно выяснялась невиновность задерживаемых, а настоящий вор не обнаруживался. Из некоторых заявлений в полицию потерпевших видно, как искусно и безнаказанно производились кражи. Так, инженер Колосов, человек тучный, лечился в Ессентуках от ожирения. Жил он в меблированной комнате во втором этаже. Комната с балконом, выходящим в садик, прилегающий к
