Цельнометаллическая оболочка (Старики и Бледный Блупер) - Густав Хэсфорд
бойцы моего отряда, стоя в полный рост, бодро ответили хриплыми голосами: «Мы родились на Севере, чтоб умереть на Юге, и мы исполняем свой долг — умирать за свою страну».
Голос, в котором столько гордости и печали, смолкает. Водой Вакси молча разглядывает страницы своего ежедневника, вспоминая о былом.
Жители Хоабини сидят в уважительном молчании, думая о жертвах и страданиях солдат, которые каждый день проходят по тропе, о юных солдатах, которые прямо сейчас шагают не дальше, чем в десятке миль отсюда, стойкие товарищи, которым Хоабинь должна дать еды, а иначе им не выжить - также, как при попадании американской бомбы.
Ба Кан Во поднимается и делает объявление: - Завтра мы завершаем проект «Больше воды для деревни». Рисовые поля - поля сражений, а народ - самое сильное оружие.
Следующий день.
На мне костюм из рисовой бумаги, который Сонг выкрасила в серый цвет. Я - бомбардировщик В-52.
На моих серых бумажных крыльях несуразно большими буквами написано «U.S.».
Меня со всех сторон обступают деревенские детишки. Все они в маленьких конических бумажных шляпах и вооружены игрушечными ружьями, вырезанными из бамбука.
За час до рассвета мы выходим цепочкой за рубежи круговой обороны деревни, взбодренные холодным утренним воздухом.
С первыми лучами солнца мы соединяемся с двадцатью бойцами Региональных сил Вьетконга, деревенскими парнями и девушками в широкополых мягких тропических шляпах, с гранатами в сетках, резиновы-216
ми пузырями с водой, в разношерстной полевой сбруе и оборванной гражданской одежде. Через плечо у них перекинуты мешки, набитые рисом, мы называем их «слоновьими кишками».
Наша маленькая армия выглядит весьма разношерстно, там поплевали, тут подвязали, вот и собрали, и вооружены мы только автоматами и гранатами, но наш боевой дух крепок, и решимость велика, мы готовы шагать быстро и бодро.
Идя вместе с чиенси, я ощущаю себя мишенью - как раньше в Кхешани, когда я намалевал на каске «яблочко». Мало того, что на мне красный шарф, которому не хватает чуть-чуть до неоновой яркости, но я еще и ростом шесть футов три дюйма. Более половины вьет-конговцев не дотягивают и до пяти.
Я машу на прощанье Джонни-Би-Кулу, который сидит в дозоре над тропой, пристроившись на суку в пятидесяти футах над землей с гранатой в руке. Он машет в ответ, но не улыбается. Джонни-Би-Кул очень серьезно относится к своим обязанностям, когда стоит в карауле.
Мы двигаемся через лес, в котором не осталось листьев, и он такой мертвый, что даже смертью уже не пахнет. Древние деревья стоят голые, черные, без листьев. Черные деревья увешаны парашютиками от осветительных снарядов.
Ступни мои онемели, и все ноги покрыты царапинами от камней. Из царапин сочится кровь. У всех она сочится. Но только мне приходится напрягать все силы, чтобы не отставать.
Сразу видно, что вьетконговцы свои первые шаги делали через джунгли.
Восходит солнце. Мы идем дальше. Радист постоянно оглядывается, чтобы убедиться, что я не отстаю. А командир Бе Дан, который постоянно ходит вдоль
колонны туда-сюда, проверяет мое состояние каждый раз, когда проходит мимо, как врач, присматривающий за больным в палате для умирающих. Но не говорит ни слова.
Все это внимание меня оскорбляет. Что я, неженка? Салага какой-то? Мне хочется сказать: - Э, ребята - я ведь американский морпех. И идти я буду, пока ноги не отвалятся. Не парьтесь.
В тусклом мерцающем свете наших крохотных светильников виднеется громадная голова тигра. Здоровенные когти ушли глубоко в землю. Мощные челюсти застыли в прощальном дерзком рыке, от которого тряслись деревья.
Даже в мертвом бенгальском тигре весом все восемьсот футов остается что-то королевское. Мы все представляем себе этого тигра, как ужасающ он был в свои последние мгновенья, как рычал, налетал и хватался когтями за огонь, падавший с небес, как силен и прекрасен он был среди пылающих джунглей.
Несколько часов спустя в пальмовых листьях возникает просвет, и мы выходим из джунглей на мощеную дорогу. Мы проходим цепочкой мимо старого французского километрового столба из белого цемента с выцветшими красными цифрами на нем.
Дальше мы натыкаемся на россыпь воронок от бомб. Несколько бомб попало в эту дорогу, одну из тех, что составляют огромную сеть мощеных дорог, повозочных троп и тропинок в джунглях, которые вьетконговцы называет Стратегической тропой, а американцы - тропой Хо Ши Мина.
На подходе к деревне видим рабочую команду из сотен мужчин, женщин и детей, Рабочую бригаду Дан Конг.
Данконговцы чинят дорогу. Мужчины стаскивают
с холмов валуны с помощью канатов, рычагов и грубой физической силы. Женщины колотят по этим камням кувалдами, разбивая каждый из них на обломки. Дети с молотками разбивают обломки на куски помельче. Этот изнурительный процесс называется «производство гравия по-вьетнамски».
Строительство Стратегической тропы и поддержание движения по ней несмотря на крупнейшие в истории воздушные бомбардировки - невероятная, сложная, величайшая победа над всем и вся, в точности такое же чудо, как то, что совершили американские пионеры в другое время и в другом месте, там, где был только дикий фронтир, и куда одни лишь дикие быки отваживались ходить, пока Дикий Запад не был укрощен до такой степени, что его смогли испоганить бюрократы, барыги и классные руководительницы, которые приехали туда по железной дороге, и остались там, и распространились повсюду как эпидемия.
Полдня мы идем, забираясь все выше и выше в горы, по крутым и неровным дорожкам, пока не уходим так далеко от войны, что кажется, будто и не было ее никогда, да и быть не могло.
Здесь на высоте такая тишина, что замираешь как в церкви, и нарушает ее лишь нежное журчание родников.
Я размышляю: а почему бы нам не бросить наши пушки и не застолбить участки под фермы, и не остаться здесь навсегда. Пускай эти дураки там в долинах дерутся. А мы останемся здесь и будем жить.
Но покой этот из категории тех, что только вводят в заблуждение, а тишина - лишь один из видов военной маскировки. Бодойские разведчики
