Гюстав Курбе - Герстл Мак
Кастаньяри опубликовал в «Монд иллюстре» восторженный отзыв, но эта статья о Курбе или, еще вероятней, общий тон его замечаний о Салоне не понравился читателям. Арно, один из редакторов, предупредил его: «Г-н Пуэнтель [главный редактор] получил ряд писем, разносящих Ваши обзоры Салона… В Ваших собственных интересах советую Вам тщательно просмотреть гранки Вашей статьи о Салоне за эту неделю, исправить стиль и смягчить все резкости в Вашем материале»[230]. Кастаньяри, видимо, не подчинился, потому что неделей позже Арно уволил его: «Каждый день обзоры в „Монд иллюстре“ вызывают яростные возражения против Вашей позиции. Г-н Пуэнтель, который, естественно, больше всего стремится угодить подписчикам, поручил мне передать Вам крайне для меня неприятную вещь. Он просит меня уведомить Вас, что в связи с постоянными нападками на Вас он не может, к сожалению, поручить Вам обзор выставки живописи в 1861 году»[231].
Кастаньяри видел и расхваливал полотна Курбе в Салоне 1857 года, но лично встретился с художником лишь в 1860 году. В его воспоминаниях о первой встрече с художником в мастерской на улице Отфёй дан живой портрет Курбе в возрасте сорока одного года. «Курбе появился из узкой комнатушки, отгороженной в углу мастерской. Он был в жилете и шлепанцах, волосы взлохмачены, глаза заспаны… Он попросил разрешения закончить свой туалет и… скрылся в комнатушке… Вскоре он вернулся полностью одетый, с деревянной трубкой в руке, и, раскуривая ее, осведомился: „Хотите посмотреть мои картины?“ — „Да, — ответил я. — Мечтаю взглянуть на хорошую живопись“. — „Ну, — сказал он, слегка усмехнувшись, — здесь этого хватает…“. Рассматривая его работы, я старался разглядеть и человека. Это был уже не тот высокий, красивый парень, каким его описал Теофиль Сильвестр несколько лет назад… Годы изменили и слегка огрубили его впечатляющую внешность. Он начал полнеть, а у таких людей, как он, тучность сводит на нет все изящество. Тем не менее выглядел он утонченным и оригинальным, как всякий истинный художник. Крупная голова и выдающиеся скулы говорили о сильной воле, а сильно развитое основание черепа свидетельствовало о том, что он прирожденный боец. В его окладистой черной бороде уже поблескивала седина, а волосы, облегавшие череп, как ермолка, серебрились на висках. В уголках глаз наметились морщинки; цвет лица и складки на нем уже выдавали зрелого человека. Но если лицо утратило свежесть и очарование молодости, черты его зато приобрели характерность. Он производил впечатление человека прежде всего веселого, сердечного, мягкого, возможно, потому, что не сомневался в своих силах, возможно, потому, что верил в будущее. Курбе отнюдь не чувствовал себя побежденным в жизненной борьбе»[232].
Примерно в 1861 году Курбе и Бюшон решили сотрудничать в подготовке иллюстрированной книги об охоте и охотниках, но из проекта ничего не вышло. 3 июня друзья Курбе дали в Париже банкет в ознаменование его успеха в Салоне и триумфа реализма. Спрос на его картины для провинциальных выставок все возрастал: в этом году он выставлялся в Марселе и Лионе, где его работы получили всеобщее признание, а муниципалитет Нанта приобрел для местного музея его «Веяльщиц». В августе он отправился в Антверпен на выставку своих картин, включавшую «Битву оленей» и прошедшую с огромным успехом.
Из Бельгии художник вернулся с убеждением, что реализм окончательно упрочил свои позиции, его, Курбе, теория оправдала себя, а долгая борьба за признание увенчалась успехом. Убеждение это еще более окрепло осенью, когда он получил послание группы молодых учеников Школы изящных искусств, неудовлетворенных академическим преподаванием. Они просили Курбе открыть собственную мастерскую и обучить их его системе живописи. Сначала художник, всегда неодобрительно относившийся ко всяким школам и гордившийся тем, что он самоучка, отказался от этой затеи, но затем дал себя убедить. Все детали практической стороны дела он возложил на Кастаньяри, который подыскал подходящее помещение на улице Нотр-Дам-де-Шан, 83. Договор от 6 декабря 1861 года гласит: «Г-н Сибо, домовладелец… сдает внаем… г-ну Кастаньяри… в качестве представителя учеников мастерской Курбе помещение, расположенное на первом этаже его дома. Арендная плата исчисляется из расчета девятисот франков в год, а срок аренды — три месяца…»[233]. При подписании договора срок был, видимо, продлен до четырех месяцев. Через несколько дней начали прибывать ученики. Для начала записался тридцать один человек, но к концу месяца цифра увеличилась до сорока двух, и каждый из поступавших платил по девяносто франков для покрытия арендной платы и прочих расходов. Курбе не брал себе ничего. Только двое из этих пылких молодых людей — гравер Леопольд Фламанг и живописец Фантен-Латур — стали впоследствии известными мастерами.
В письме к ученикам от 25 декабря, которое Кастаньяри — составивший или по крайней мере заново переписавший его — опубликовал четыре дня спустя в «Курье-дю-Диманш», Курбе ясно дал понять, что его мастерская не будет традиционной школой: «Вы просили открыть мастерскую живописи, где бы вы могли свободно продолжать свое художественное образование, и вам угодно было предложить мне взять на себя руководство ею… Я не могу допустить, чтобы между нами были отношения учеников и профессора… У меня нет, у меня не может быть учеников. Убежденный, что каждый художник должен быть собственным учителем, я не могу помышлять о том, чтобы стать профессором… По моему мнению, искусство и талант художника являются средством выразить идеи и устремления эпохи, в которой он живет. Особенность живописи как вида искусства состоит лишь в том, что она изображает вещи видимые и осязаемые художником… Я считаю художников одного века совершенно некомпетентными воспроизвести вещи века минувшего или будущего… Никогда не надо начинать все сначала. Воображение в искусстве состоит в знании того, как найти наиболее полное выражение существующей вещи, но отнюдь не в том, чтобы придумать
