Головастик из инкубатора. Когда-то я дал слово пацана: рассказать всю правду о детском доме - Олег Андреевич Сукаченко
Прекрасная гадалка клятвенно заверила меня, что жить мне будет не так, чтобы очень легко, но зато – до невозможности интересно! Что, повзрослев, я увижу весь мир, а мир увидит меня. Что разобью я не одно женское сердце, но свое не отдам никому. Что стану я со временем легендарной личностью (ей богу – прям так и сказала!), а моими книгами будет зачитываться великое множество самых разных людей.
Я, конечно, был совершенно ошарашен такими невероятными прогнозами, поскольку «есть речи – значенье темно иль ничтожно, но им без волненья внимать невозможно». Да только в тот момент ни на йоту ее словам не поверил, решив, что это обычная цыганская тарабарщина. Потому как, ну, где я, обычный детдомовский мальчишка, возьму все то, что она мне так щедро наобещала? А теперь нет-нет, да задумаюсь: может быть, и права была моя гадалка? Во всяком случае, многое из того, что она нагадала, чудесным образом впоследствии сбылось! Нынче мне уже прогулы на кладбище выписывают, а я все жду, когда исполнится главное ее предсказание…
Глава 20
Как повяжешь галстук, береги его:
он ведь с красным знаменем цвета одного
Степан Щипачев, поэт
В третьем классе меня буквально уговаривали вступить во Всесоюзную пионерскую организацию (как будто там без меня дураков было мало!). К тому времени, всем моим одноклассникам уже повязали красные галстуки на шеи, и только я еще числился октябренком. Все это проистекало, разумеется, не от хорошей жизни, а от моего совершенно отвратительного, если не сказать возмутительного, поведения!
Начать хотя бы с того, что я недолюбливал вождя мирового пролетариата – случай в нашей школе совершенно невиданный, по крайней мере, когда речь шла об учениках начальных классов! Дело в том, что Ленина у нас все время пытались представить этаким добреньким, все понимающим дедушкой, который только и делал, что думал о детях и о счастье трудового народа. Это потом я уже узнал, что «самый человечный человек», как его называли советские пропагандисты, перестрелял кучу этого самого трудового народа и помер, в конце концов, от сифилиса мозга, снедаемый ненавистью к России.
Но тогда, понятное дело, нам ничего подобного не рассказывали, а говорили только, что «Ленин и сейчас живее всех живых, наше знамя, сила и оружие!». Нам так компостировали мозги с этим дедушкой, что всякий раз, как я слышал его отчество «Ильич», у меня невольно вырывалось: «Эх, разбей его паралич!». Понятно, что такая вопиющая неполиткошерность вызывала бурю негодования у интернатских педагогов.
Помню, как-то нас повезли на экскурсию в музей Ленина на Красной Площади. Это считалось в то время очень престижно – прикоснуться к вещам и документам, связанным с житием советского бога, демиурга нового мира, нетленные мощи которого хранились здесь же, неподалеку в мавзолее. Воспитательница нам так и сказала: «Вы запомните эту прекрасную экскурсию на всю жизнь!».
Однако, мне этот музей категорически не понравился. Я еще ничего не знал тогда о кровавых проделках Ильича, но уже явственно чувствовал всю ядовитую фальшь, исходящую от его фигуры. Нам показали документальные кадры с выступлением Ленина на митинге – какой-то суетливый лысый пигмей, страшно картавя, что-то кричал в толпу рассеяно внимающих ему солдат. Речь его была груба и бессмысленна – мне показалось, что он и сам не очень понимал, о чем говорил. «И это основатель Советского государства?!» – я был неприятно поражен увиденным.
Хорошо, что нас не потащили в мрачный склеп вурдалака – видеть заспиртованную тушку вождя, набитую опилками – удовольствие не из приятных! Но желающих поглазеть на Ильича, лежащего в стеклянном гробу, было предостаточно – очередь извивалась аж до самого метро. «И охота им таращиться на покойника!» – думал я, немного поеживаясь от чувства гадливости и омерзения, которое вызывала у меня эта картинка.
Но не принимали меня в пионеры не только из-за моего скептического отношения к Ленину, конечно. За мной числились грехи и посерьезнее. В частности, я умудрился сорвать важнейшее школьное мероприятие. Посягнул, можно сказать, на славную детдомовскую традицию. А дело было так.
Однажды на зимних каникулах в интернате решили провести соревнования по лыжам. К тому времени я имел уже довольно богатый опыт порчи спортивного имущества – несколько лыж были мною благополучно сломаны. Вот почему я без раздумий согласился принять участие в намечающейся гонке – во-первых, это была прекрасная возможность привести в негодность еще одну лыжную пару.
Ну, а если без шуток, то мне почему-то казалось, что, немного научившись стоять на лыжах (так, чтобы не сразу упасть на ровном месте), я вихрем пронесусь по заснеженному полю и получу в качестве награды за победу вожделенный значок ГТО («Готов к труду и обороне»). А это, как вы понимаете, совсем не зряшный пустяк в подростковом нашем возрасте!
В общем, напялив на себя спортивную куртку с номером 13, я отправился увековечивать свое имя в списке триумфаторов школьного соревнования «Лыжня зовет!». На старт, внимание, марш! Подобно беременным коровам на льду, ежесекундно разъезжаясь ногами в разные стороны и отчаянно мешая друг другу палками, мы поползли вперед.
Надо вам сказать, что тогдашние советские лыжи были ни чета нынешним. О специальных профессиональных ботинках мы и мечтать не могли, надевая лыжи на обычные боты, типа «Прощай, молодость!». А крепления на них изготавливались из резиновых ремешков, в которые нужно было просовывать свои задубевшие от мороза «говнодавы».
Бегать на таких лыжах было не очень удобно – они постоянно норовили предательски соскочить с ноги, чтобы уехать от вас по лыжне, и я помню, как однажды Макс Чудаков, потеряв при спуске с горы одну лыжу вместе с ботинком, в сердцах стряхнул с себя другую, разбил ее, со всего маху, о дерево, и ушел босяком по сугробам в зимний лес, страшно переживая за несовершенство спортивной амуниции!
Но вернемся к школьным соревнованиям. Как это ни странно (при нашем-то всеобщем неумении кататься), через некоторое время в гонке уже наметился свой лидер – какой-то гаврик из параллельного класса. Тяжело
