Головастик из инкубатора. Когда-то я дал слово пацана: рассказать всю правду о детском доме - Олег Андреевич Сукаченко
Глава 21
Ах, я маленькая мерзость,
ах, я маленькая гнусь.
Из песни «Маленькая мерзость», на слова Сергея Маслова
Как я уже отмечал ранее, Кособрюх был второгодником, причем неоднократным (наверное, его правильнее было бы назвать третьегодником или даже четверогодником). Но этого дурака почему-то продолжали держать в интернате – может, жалели или не знали куда перевести. Несмотря на то, что он слушал школьную программу нашего класса уже не в первый раз, знаний ему это не прибавляло. Зато Косой был просто неистощимым выдумщиком на всякого рода истории с несчастливым концом. Он буквально фонтанировал всевозможными деструктивными идеями (а что может быть привлекательнее этого в детстве?!).
Даже я, постоянно конфликтуя с Кособрюхом и частенько выясняя отношения с ним на кулаках, время от времени попадал под его отрицательное обаяние. Была в этом негодяе-переростке какая-то притягательная сила, которая делала его безусловным лидером в нашем мальчишеском коллективе. Может быть потому, что он всегда предлагал нарушать какие бы то ни было запреты?
Именно стараниями Косого, в первую очередь, наша жизнь в интернате густо окрасилась в цвета самого рискованного авантюризма и совершенно дикого похуизма, от которых, на мой взгляд, только выиграла! По крайней мере, я нигде впоследствии не слышал, чтобы обычные московские школьники девяти-десяти лет от роду, так отчаянно лихоманили, как это делали мы!
Глядя на Косого, абсолютно невозможно было угадать, на какую пакость он подобьет безоглядно верящих ему ребят в следующую минуту. Это могло быть что угодно! Начиная с самого плохого и заканчивая совсем уж отвратительным! Но вот что точно можно было гарантировать, так это то, что у Кособрюха никогда не исчезнет шило из задницы – он просто физически не мог спокойно усидеть на одном месте. Ему всегда нужно было куда-то бежать, что-то взрывать, где-то воровать!
С другой стороны, разрушительная энергия Косого, признаемся честно, упала на благодатную почву! Мы ведь тоже все были далеко не тихими, безобидными паиньками и могли кому угодно дать фору по части совершения всевозможных гадостей. Нам нравилось быть оторвами! Причем, устроив одну проказу, мы тут же смотрели, как бы набедокурить еще.
Вспоминая себя в те годы, я понимаю, что жил в условиях самого настоящего, вполне себе сформировавшегося дурдома. Мы все время ходили с озабоченным видом, неустанно размышляя, чтобы такого сделать плохого и куда приложить свои, так рано проявившиеся, хулиганские наклонности. «Зачем? Нахрена?!» – никто не знал. Было только смутное желание как-то позаковыристее выпендриться друг перед другом, а там хоть трава не расти! Про таких, как мы, даже песня когда-то была сложена:
«Ах, я маленькая мерзость, ах, я маленькая гнусь,
Я поганками объелась и на пакости стремлюсь.
Я людей пугаю ночью, обожаю крик и брань.
Ну, что за маленькая сволочь, что за маленькая дрянь!»
А началось все с самого обычного курева. Еще во втором классе Косой поставил перед собой амбициозную задачу научить нас всех курить. Сам-то он к тому времени уже давно дымил самокруткой и ужасно гордился этим! Разумеется, делал Косой это украдкой от воспитателей, где-нибудь в лесу, чтобы никто его не заметил. И курил он не обычные сигареты, на которые тогда у него еще не было денег, а некую ядерную смесь из сухих листьев, пожелтевшего мха и чуть ли не размельченных в труху желудей, завернутых в газету.
Как-то Кособрюх предложил мне и еще нескольким пацанам «выкурить по цигарке». Мы уединились на защищенной деревьями от посторонних взглядов поляне, где он принялся священнодействовать с приготовлением какой-то «совершенно особенной, королевской», по его словам, самокрутки. При виде всего того говна, что Косой напихал в нее, мне резко расхотелось курить, но Витя настаивал, что стоит нам только попробовать затянуться его «табачком», как нас потом уже от цигарки за уши не оттащишь!
Первую затяжку сделал сам виновник торжества – лицо его расплылось в блаженной улыбке. «Неужели, курить так приятно?» – с недоверием подумал я. Самокрутка тут же пошла по кругу. «Давай, Головастый, не задерживай!» – подбодрил меня Косой. Я немного затянулся цигаркой, ворочая языком горький дым во рту и как бы пробуя его на вкус. «Да уж, сомнительное удовольствие, и чего только люди в куреве находят?» – подумалось мне тогда.
«Вдыхай в себя, дурачок! Если курить не в затяг, то губы от рака отвалятся!» – снова доверительно сообщил мне Косой. Испугавшись отвалившихся губ, я вдохнул весь этот смрад глубже и в ту же секунду аж позеленел с непривычки – меня чуть не стошнило от этой чертовой самокрутки! Еле прокашлявшись под веселое ржание глумливых приятелей, я поклялся себе, что больше никогда не притронусь к сигаретам и слово свое долгое время держал. Слишком хорошей оказалась эта прививка от табака. Так что, можно сказать, что во втором классе я бросил курить.
Были у нас и совершенно чудесные развлечения зимой. Это сейчас мы по-стариковски жалуемся на грязь и слякоть, которые нам приходится месить своими ногами в долгие зимние месяцы. А раньше зима в Москве (старожилы не дадут мне соврать!) являлась самым любимым временем года для детворы. Может быть потому, что была похожа на зиму?
Снег тогда выпадал в точном соответствии с календарем, надежно прикрывая и маскируя все несовершенство окружающего нас мира, и лежал потом огромными пушистыми сугробами, не тая до самой весны. Из сердца сразу куда-то улетучивалась осенняя тоска-печаль, и на душе становилось белым-бело.
А какими роскошными в те благословенные времена были снегопады! Чудо, да и только! Когда огромные и невероятно красивые снежинки начинали, медленно кружась, падать на землю, а затем радостно хрустеть под вашими ногами – вы словно попадали в какую-то волшебную сказку, из которой вам совершенно не хотелось возвращаться! А хотелось только ловить эти удивительные снежинки широко открытым ртом и счастливо изумляться – до чего же прекрасна бывает зимушка-зима в России!
Помню, с какой непобедимой радостью выскакивали мы всегда раздетыми на улицу (видимо, от восторга не желая тратить время на одевание сковывающей нас зимней одежды), хватали руками белый, искрящийся на солнце снег и принимались отчаянно
