Кино Ларса фон Триера. Пророческий голос - Ребекка Вер Стратен-МакСпарран
«Нимфоманка: Части 1 и 2» рассказывает историю Джо (Шарлотта Генсбур), называющей себя нимфоманкой. Утоление похоти было ее идолом, богом, поглотившим ее. Джо мучается от чувства вины за разрушение себя и других, признавая, что она совершенно одинока. Повествование фон Триера разоблачает грех, выстраивая весь сюжет как рассказ о морали и как историю греха Джо в первой главе фильма (из восьми). И хотя она говорит о своей проблеме как о грехе, картина не погружается в исследование объективного греха, вынесенного на суд, как предлагает Рикер. Это внутреннее исследование ее действий, их последствий и ее виновности. Героиня ставит под сомнение ценность удовлетворения желаний и пресыщения, а также смысл и ценность своей жизни.
Сюжет начинается с того, как одинокий пожилой мужчина, Селигман (Стеллан Скарсгард), находит окровавленную и избитую Джо в подворотне. Он помогает ей добраться до квартиры и укладывает в постель с чашкой чая. Так они проводят ночь за разговором, в котором Джо рассказывает историю своих сексуальных похождений, оглядываясь на свое пожизненное стремление к утолению похоти и сексуального желания, на тело, постоянно израненное и выворачивающееся наизнанку от постоянного сексуального использования и надругательства. Селигман спрашивает Джо, что случилось – может быть, ее ограбили? Ее взгляд привлекает висящая на стене рыболовная мушка, и та становится ключом, открывающим первую комнату ее памяти. Джо заявляет, что если она начнет, то ей придется рассказать всю историю целиком, и она будет долгой. «Долго – это хорошо», – отвечает ее спаситель. «И боюсь, что история будет нравственной, – говорит Джо. – Начнем с приманки. Я обнаружила у себя “щель” в двухлетнем возрасте». Рассказ начинается с ее закадрового рассказа, как они с подругой исследовали свою сексуальность в раннем возрасте – то, что она называет «ощущениями». Джо предполагает, что между ней и другими людьми, пожалуй, есть только одно различие: она всегда хотела большего от заката, более захватывающих красок. Эта потребность, считает она, возможно, является ее единственным грехом. Хотя этот грех может показаться не таким уж значительным (его, скорее, можно назвать поиском удовлетворения), Джо не останавливается на этом. По мере развития истории она говорит о нужде, агрессии, вреде, причиненном другим, и собственной виновности. Селигман возражает: «Почему вы настаиваете на том, что дети грешны?» – «Не дети, – отвечает Джо. – Я». Но Селигман не видит никакого греха в ее рассказе. «Это потому, что вы не слышали остальную часть истории, и, кстати говоря, я тоже не религиозна». – «Почему вы ссылаетесь на такой отвратительный аспект религии, как греховность, используя его вне понятия религии? Я не понимаю этой вашей ненависти к себе», – парирует он. И Джо отвечает: «Как я и говорила, вы не поймете». Уже в самом начале сюжета Джо решила, что ее поступки греховны, и, несмотря на несогласие Селигмана, продолжает настаивать на том, что они и есть грех. Это более чем признание, это декларация. Тема греха выводит историю за пределы первых открытий героини, и быстро становится очевидно, что в каждой части ее рассказа есть травма и желание, с помощью которых она и строит свой мир.
Фон Триер объявил, что «Нимфоманка» является порнофильмом, и хвастал ее экстремальной сексуальностью. Хотя «Часть 1» начинается с того, что Джо сожалеет о своем грехе, открытие ею своей сексуальности показано одновременно провокационно и с юмором, полностью вовлекая зрителя. По мере того как ее жизнь по спирали катится вниз, мы видим ряд сцен, сбивающих с толку: как Джо испытывает сексуальное желание у смертного одра своего отца, как ее избивает Кей (Джейми Белл), и откровенное изображение ее вульвы (на самом деле не ее). Они одновременно неприятны и возбуждающи. Хоть она и признается в грехе, сложно не счесть фильм излишне откровенным, не говоря уже о том, чтобы назвать его пророческим противостоянием злу.
Тем не менее статья в «Журнале сексуальной медицины» под названием «Кинотерапия: “Нимфоманка” Ларса фон Триера» говорит о том, что данный фильм является полезным дополнением к психотерапии, и ссылается на документально подтвержденное использование таких фильмов в научной литературе. В ней излагаются подход, выводы и способы ведения групповых дискуссий, а также утверждается, что:
Фильм [«Нимфоманка»] можно было бы использовать с пациентами, страдающими зависимостью от любви/секса/порно/анорексии/виртуального секса. В нем пациенты могут увидеть примеры решения проблем, защитных механизмов, отзеркаливания и трансформации отношений.
(Basile, 2017, с. 519)
Такие оценки подтверждают версию, что фон Триер целенаправленно провоцирует зрителей на просмотр «Нимфоманки», преследуя более глубокую цель. Его собственные публичные заявления не могут быть причиной полного недоверия к его намерениям, и я утверждаю, что они не должны быть стандартом оценки пророческого голоса его фильмов.
«Нимфоманка» параллельна нарративной метафоре Иезекииля об Иерусалиме как невесте-нимфоманке (Иез 16), одной из двух наиболее сексуально волнующих и откровенных глав в Библии (см. также Иез 23). Когда мы наблюдаем, как жизни Джо и невесты-нимфоманки из 16-й главы Книги пророка Иезекииля движутся по спирали к смерти, мы видим расплату за собственные грехи. Точно так же как «Нимфоманка» шокирует и тревожит тех, кто не погряз в сексуальной зависимости, откровенные акты сексуального насилия в истории Иезекииля были отвратительны его народу, но поучительны. Хотя история Джо перекликается с «невестой-нимфоманкой» в этой визуальной истории внутри истории, ее высказывания – и это не просто ответы – перекликаются с Божьим возвещением через ветхозаветных пророков. Она отражает пророка Иезекииля, который рассказывает свою историю и заявляет, что рассказанное в ней – неправильно.
«Нимфоманка» служит интересным дополнением к трем трилогиям с точки зрения символов зла. В ней почти одинаково рассматриваются все три символа: запятнанность, грех и виновность. Тема запятнанности перекликается с первым фильмом, «Элемент преступления».
Фишер ищет в зараженных, оскверненных водах своего антиутопического мира разгадку преступления, целенаправленно заигрывая с опасностью. Он заражается, но
