Серго Орджоникидзе. Командарм советской промышленности - Илья Сергеевич Ратьковский
Тем не менее процесс вытеснения из руководства страны Зиновьева и Каменева не был одномоментным. Так, в феврале 1925 года Сталин в письме к Орджоникидзе отмечал: «Мы думаем приять все меры к тому, чтобы единство семерки было сохранено во что бы то ни стало»[426]. Очевидно, что под единством «семерки» он имел в виду сохранение в ее составе Зиновьева и Каменева. Вместе с тем Сталин подчеркивал, что расслабляться нельзя. За многими событиями он видел возможные происки врагов. Так, после авиакатастрофы 22 марта 1925 года самолета «Юнкерс-13», в которой погибли видные партийные и советские деятели, 25 марта Сталин телеграфировал в Тифлис: «1. Говорят, что смерть Мясникова, Могилевского, Атарбегова не случайна, а подстроена по мотивам мести двум чекистам за расстрелы и Мясникову, как армянину. Надо обязательно расследовать, дело серьезное. 2. Нужно строжайше запретить ответработникам полеты»[427]. Позднее специальной комиссией было установлено (туда входили и представители фирмы «Юнкерс»), что авиакатастрофа произошла вследствие технической неисправности. Тем не менее позднее появились слухи о неслучайном характере авиакатастрофы. Первоначально слухи приписывали неким азербайджанским кругам, а позднее Л. П. Берии. Сам Орджоникидзе считал, что эта авария произошла по техническим причинам.
Первый секретарь Закавказского крайкома РКП(б) Г. К. Орджоникидзе (6-й слева) среди делегатовXIV конференции РКП(б). Слева направо стоят: 1 — первый секретарь ЦК КП(б) Азербайджана С. М. Киров, 4 — народный комиссар по военным и морским делам СССР М. В. Фрунзе, 7 — командующий войсками Московского военного округа К. Е. Ворошилов
Апрель 1925
[РГАСПИ. Ф. 85. Оп. 32. Д. 39]
В этот период Сталин явно демонстрирует заботу о своих близких друзьях-товарищах по партии: Дзержинском, Орджоникидзе, Кирове. 25 июля 1925 года, прибыв на отдых в Сочи, Сталин пишет письмо Молотову о Дзержинском с просьбой не ставить вопрос об его отставке с поста председателя ВСНХ[428]. Оттуда же после улучшения ситуации с собственным здоровьем, 30 июля, он пишет уже Орджоникидзе с советом ему и Кирову обратить самое пристальное внимание на здоровье: «…неужели ты так серьезно болен! Обрати серьезное внимание на себя хоть раз в жизни и лечись по-человечески. Пойми, что ты уже не так здоров и не так молод. А Киров что делает там? Лечится от язвы желудка нарзаном? Ведь этак можно доконать себя. Какой знахарь „пользует“ его? Долго ли думаете пробыть в Кисловодске? А потом куда? Я думаю потом отправиться в Крым. Лечусь аккуратно. Мацестинская вода действует много лучше, чем эссетинские грязи. Как бы нам повидаться… Не можете ли как-нибудь заехать в Сочи? Или, может быть, мне заехать к Вам?»[429]
При этом Сталин по-прежнему привлекал Орджоникидзе и к московским обсуждениям, вызывая его в Москву в случае необходимости. Так, 12 августа 1925 года Орджоникидзе был в Тифлисе, и туда Сталин телеграфировал: «Ваш приезд на пленум необходим. Сообщите [о] выезде»[430]. Очевидно, что голос Орджоникидзе в партийных дискуссиях Сталин заранее считал своим. Тем более что положение в «семерке» Сталина было еще не столь прочным. Поддержка Серго была очень желательной. В этом отношении укажем на письмо Молотова Сталину от 11 августа, за день до телеграммы Сталина Орджоникидзе. В нем Молотов отмечал, что в «семерке» при голосовании по делу М. Истмена, который опубликовал в западной прессе предсмертное письмо к съезду Ленина, он и Бухарин оказались в меньшинстве[431].
Первый секретарь Закавказского крайкома РКП(б) Г. К. Орджоникидзе (справа) и первый секретарь ЦК КП(б) Азербайджана С. М. Киров в период совместной работы в Закавказье
Тифлис, 1925
[РГАСПИ. Ф. 85. Оп. 32. Д. 41]
Первый секретарь Закавказского крайкома РКП(б) Г. К. Орджоникидзе (слева) и первый секретарь ЦК КП(б) Азербайджана С. М. Киров в период совместной работы в Закавказье
Тифлис, 1925
[РГАСПИ. Ф. 85.
Оп. 32. Д. 41]
Первый секретарь Закавказского крайкома РКП(б) Г. К. Орджоникидзе, первый секретарь ЦК КП(б) Азербайджана С. М. Киров (сидят внизу в центре), председатель Президиума ЦИК Грузинской ССР М. Г. Цхакая (в 4-м ряду 9-й слева) в группе делегатов IV съезда коммунистических организаций Закавказья
Тифлис, 1925
[РГАСПИ. Ф. 85. Оп. 32. Д. 40]
Новый раскол в Политбюро и ЦК явно обозначился в октябре 1925 года, когда Зиновьев, Каменев, Сокольников и Крупская представили в ЦК документ, отражавший серьезные противоречия во взглядах новой оппозиционной группировки («Платформа 4-х»). Орджоникидзе вновь был на стороне Сталина, хотя разрыв именно с Н. К. Крупской он переживал особо остро. Возможно, что изменение генеральной линии и по отношению к Зиновьеву было для него отчасти неожиданным. Они были для него людьми из ближайшего окружения Ленина. Приведем один случай, который применительно к 1925 году упоминал позднее Молотов: «Вышла книга Зиновьева „Ленинизм“[432]. Серго был от нее в восторге, а я сказал, что не согласен с Зиновьевым: „Как не согласен?“ — загорелся Серго. „Это разве ленинец?“ — „Как, ты его не считаешь ленинцем?“ — „Да, книга неленинская“ — „Ну что ты понимаешь!“ Ну, одним словом, он раскипятился, я его обругал, он бросился на меня. Киров нас разнимал. Потом Бухарин нас мирил»[433]. Этот эпизод показывает, что до определенного периода Зиновьев для Орджоникидзе был авторитетом. Можно вспомнить и его более раннее мартовское письмо Ворошилову, где он с горечью писал: «…обе стороны готовятся к взаимному истреблению»[434].
Когда четверка ушла с одного из осенних заседаний ЦК, то он, если верить воспоминаниям Микояна, «даже разрыдался», вышел в другую комнату, упрекнув позволившего себе ряд резких замечаний Рыкова, который вел заседание: «Что ты делаешь?»[435] Потом четверку вернули, однако ситуация была напряженной, примирение сторон — формальным. Что касается Орджоникидзе, то его в необходимости более строгого подхода к оппозиции убедил Ворошилов[436], на наш взгляд, с подачи Сталина.
Ситуация была по-прежнему напряженной. Разрыв бывших политических союзников был неизбежным. Уже
