Чудеса привычки - Салях Кулибай
— Василий Гребенников! Вот же здорово!
— Он самый!
— У вас был конь бурой масти с белым пятном на лбу.
— И это верно.
— 54-й кавотряд! Вы были командиром отделения связи! — вспоминаю я и, привстав, неожиданно для себя сажусь в постели. Видимо, следуя моему примеру и желая сесть, рванулся и Гребенников, но он вскрикнул и, побледнев, закрыл глаза. Гипс и то, что было под ним, не позволяло ему ни менять положения, ни забываться.
Появилась Груня. Раздала нам лекарства. Разглядев бледное лицо Гребенникова, она дала ему какие-то капли. Раненый, у которого я видел лишь ноги, был в бреду. Он то вскрикивал невнятно, то подавал четкие команды или же, удовлетворенно вздыхая, произносил одно и то же: «Так, так его, Андрюшка!» Груня подошла к нему. Гребенников лежал притихший, уставившись в одну точку. Между тем я мысленно перенесся на Аргунь, в 54-й пограничный кавалерийский отряд, в котором служил еще в тридцатые годы. Там и служили мы с Василием Гребенниковым. Тогда мы не были с ним в одном подразделении, но лютые морозы Аргунщины испытали вместе. По прибытии в отряд он был направлен в полковую школу. Нужно было научиться ездить верхом. Но Василий родился и вырос в городе, с малолетства работал на производстве. Большую часть погранотряда и составляли рабочие парни. И привыкнуть к лошади для них оказалось не таким уж простым делом. Гребенников не был исключением, он плохо держался в седле, пережил все муки обучения верховой езде. Если говорить начистоту, в первое время он даже пожалел, что попал в кавалерию. Редкий день на манежных занятиях он не слетал с лошади. Оттого и боялся коня, и не сразу полюбил его настоящей любовью конника. А то, что приходилось трижды на день чистить лошадь и часто дневалить на конюшне, это казалось таким делом, которое противоречило всем его привычкам и навыкам. Конечно, так относился к коню, то есть к службе, не один Гребенников. И однажды было проведено своего рода испытание. После отбоя в несколько минут казарма притихла. Солдату довольно головой коснуться подушки, чтобы уснуть, ибо поспать он всегда готов от усталости. А погрузились мы в сон — вдруг раздался сигнал тревоги. Обычно по тревоге мы брали оружие и боеприпасы и в считанные минуты выстраивались на плацу, перед казармой, в то время как ездовые и коноводы бежали в конюшни, чтобы выводить коней и повозки. Но сегодня все вышло необычно. Было приказано коней не седлать, а продукты курсантам получить на руки. Очень скоро ранцы оказались заполненными консервами, хлебом, сахаром, запасными рожками и коробками, набитыми патронами. Мы повзводно прошли через штабные ворота и направились сначала в сторону границы, до которой было верст пять. Но вскоре головной взвод свернул с дороги на тропинку, идущую по ложбинке меж двумя сопками в обратную сторону от границы. Было холодно. Светил месяц. Лунные лучи падали на чистый, сухой снег, и кристаллы снега мерцали, вроде звездочек на небе. Мы шли, как в конном строю, по три в ряду. Еще не глубокий, но крупчатый снег скользил под ногами, мороз хватал за нос, жег щеки. Тяжелый ранец, противогаз, винтовка, сабля, патронташ — все давило на плечи, грудь, спину. Стало трудно дышать. Ну, думаю, либо напали японцы, либо диверсанты нарушили границу. Возможно, бандиты атамана Семенова. Во всяком случае, произошло что-то серьезное и опасное. Но почему же мы тогда идем не к границе, а от нее? Возможно, эта тропа кружным путем выводит к заставе? Ничего похожего. Мы все время идем на запад, и месяц как светил, так и светит слева.
Километров через пятнадцать отдохнули на привале и снова в путь. Лишь наутро втянулись в небольшое селение. Взводы и отделения разместились по хатам. Гребенников ушел в полевой караул. Почистив винтовки и сабли и слегка смазав их, мы легли спать, подложив под головы ранцы. Хотя все ныло и ноги горели, мы тут же уснули сладким сном.
Нелегкий этот поход надолго оставил о себе какое-то особое ощущение в ногах, во всем теле и, главное, в душах. А через несколько дней поход повторился по тому же маршруту, но не пешком, а на конях. Прошли тот же путь, в том же селении был привал, но ноги уже не ныли и усталости не чувствовалось. Вот что такое конь! Теперь и Гребенников перед седловкой или чисткой угощал своего коня то хлебцем, то сахарком. Он смелее держался в седле на манежных занятиях, на вольтижировке или на рубке. Во всяком случае, с лошади уже не падал. И все же настоящим кавалеристом он не стал. Вероятно, потому из полковой школы его и откомандировали в Иркутск на курсы связистов. А по возвращении оттуда определили во взвод связи, и Гребенников на всех занятиях мне и запомнился с кабельной катушкой на боку.
Против одной из наших застав, по ту сторону Аргуни, был враг. Тогда вся Маньчжурия оказалась в руках японцев, и задача наших войск ясна и конкретна — запереть границу на замок.
Закинув руки за голову, продолжаю разматывать клубок воспоминаний.
…Ливень в грозовую ночь. Получив приказ начальника заставы, я с пятью пограничниками оседлал коней. Но в назначенный приказом пункт нельзя было ехать прямой дорогой. Приходилось следовать кружным путем по извилистой тропе между сопками. Едем, едва различая ее при блеске молнии. От хлесткого дождя лошади низко опускают головы, но не сходят с тропы, ибо они не раз уже ходили по ней.
Такая ночь очень опасна. Темь и проливной дождь врагу на руку: легче безнаказанно проскользнуть через границу. По данным разведки, именно в эту ночь японцы решили переправить трех диверсантов. А для этого они и выбрали тот пункт, куда мы направлены. Разумеется, там уже выставлен наш секрет, там засада, и мы идем на подкрепление.
Обогнули сопку. Добрались до селения на Аргуни. Спешились за околицей в лощине и направились к устью небольшого притока Аргуни. Движемся преимущественно по-пластунски, то есть ползем на животе. Когда сверкает молния, мы приникаем к траве. Близится рассвет. Хорошо, что трава высокая, и мы уже выползли на берег в том месте, где безымянная речушка впадает в Аргунь. Пристроились в кустах краснотала. За Аргунью враг. За нами колхозное
