Чудеса привычки - Салях Кулибай
Кстати, охотой увлекся. Дело это хоть как называй — и ремеслом, и промыслом, но вернее всего — заразой. Как приснится медведь или заяц, считай, сон пропал.
Слышал я, вы однажды мимо нас проезжали. Эх, не знал! Вот бы изучили историю моей жизни — чистый роман! Заезжайте, фактами обеспечу. А может, портрет пришлете? Я бы его рядом со своим повесил, с тем, что из Крыма прислал: пусть завистники локти кусают!
А Вакига-ханум все та же. Отелло в юбке. Ох и ревнивая… Через слово про скалку напоминает, искрой сыплет, как головешка. Но и сама мой кулак помнит — тот, в котором я линию торговли держал. Сейчас он не тот — легкий стал. Да и неохота в дело пускать его. Как закипит Вакига-ханум, я ружье на плечо, да в лес на неделю. А то забреду к Ташкету. Там уж как сыр в масле катаюсь. Вакига-ханум не выдерживает, сама за мной приезжает. Уж умоляет, упрашивает вернуться, аж на колени падает. Так-то, дорогой кустым!
А вы женаты? Если нет — давайте к нам. У нас в леспромхозе этого добра хватает. Девки — кровь с молоком! Если женаты, опишите, не из наших ли краев супруга. Посылая свой портрет, не забудьте ответить на эти вопросы. А мы с Вакигой уж присмотрим тут вам подругу.
И еще сообщите, как вы насчет медовки. Говорят, что люди вроде вас более светлые напитки уважают. А то у меня в бочонке так и играет медовка для дорогого гостя.
Прочитал ваши статьи и сон приснился мне — привиделась молодость. Смеялся во сне, аж жену напугал. Сходи, говорит, к доктору, пусть лечение назначит. Ну и разошлась: чего во сне хохочешь? Я — за ружье, да в лес. Пусть одна покукует.
Эх, былое, былое… Курай сейчас мой лучший собеседник. Зубов только нет, играть плохо. Я играю, Вакига-ханум поет. Даже в клуб ходим выступать. Нас там любят, даже ждут по вечерам.
А насчет моего социального происхождения не сомневайтесь. Из бедняков. Неизбалованный. И в грамоте силен.
На здоровье тоже пока не жалуюсь. Вот только храп донимает. Не меня, конечно, жену. Она целый комплекс приемов борьбы с моим храпом разработала. Спать, конечно, мне мешает. Не опишете ли мне, как от храпа избавиться?
Но все-таки скажите: а ведь неплохо живем мы с женой? Душа в душу. Ну, бывает всякое. Так забывается же.
Вы уж в своих статьях письмо мое не используйте. А то Ташкетик опять живот расстроит. Уж он мастер посмеяться.
Вот у меня и все, кустым. Жду в гости вас».
Перевод А. Козлова.
ЗАВЕЩАНИЕ АЛЬХАМОВА
…Открыл дверь я — Вакига-ханум! И конверт в руках держит. Провел я ее в комнату, усадил на диван, чаю налил, а она мне конверт вручает. Читаю:
«Если я трагически погибну ввиду какого-либо происшествия или умру собственной смертью, тогда и вскройте конверт. Только не давайте читать тем, кому нет еще двадцати лет».
— Это еще что? — спросил я Вакигу-ханум.
Вздохнула она и ответила:
— Прощальное письмо покойного Альхамова.
— Как, разве он?…
— Да, да, год назад. Пусть земля ему будет пухом…
— А почему же до сих пор конверт не распечатан?
— Не посмела Ташкетику дать прочесть. Вдруг он там чего-нибудь такое написал… А вам-то уж можно, читайте.
И я прочел вслух то, что завещал Альхамов.
«Тебе, законная и единственная жена моя, Гуль-Вакига, вам, моим прямым наследникам дочери Гуль-Кафии, сыну Ташкету, а также крестным наследникам и аксакалам аула оставляю сие завещание.
Прежде всего, прощайте навеки, не поминайте лихом! Что, может, не так делал — простите.
Когда понесете меня на кладбище, не кладите рядом со старшиной Ягалтаем и урядником Табантаем. Это они загубили моих отца и деда. Мой надгробный камень с записью имени моего и года рождения стоит во дворе у Ялпака Иргажанова. К дереву прислонен. Надо бы высечь на нем дату смерти.
Надеюсь, на бугорке похороните. Ибо не было в торговле руководителя более прославленного и авторитетного, чем я. Принадлежащее мне торговое имущество, как-то: аршин, метр, гири, счеты, а также рога лосиные, служившие вешалкой для безмена, заряженные патроны и стреляные гильзы положите со мной, по правую руку. Археологам будущего эти вещи многое скажут о моей личности, о нашем времени. Для науки это бесценная будет находка.
А пожил я неплохо. Родственникам не вредил, друзей не обижал. Во времена своей торговой жизни и деятельности ошибки были, не скрываю. Спотыкался на интересах руководящих друзей, ну и малость на собственных. За это и понес кару. Ну и правильно.
Однако друзья не оставили. Мне поверили и направили на подъем лесной индустрии. Все это с исторической достоверностью изложено в моей анкете.
Благодаря стойкости и лихости, в эпоху военного коммунизма и НЭПа прошел целым и невредимым две чистки. В том, что хребет мой остался цел, заслуга двух обстоятельств. Первое — социальное происхождение. Корень мой — в одном из рабов какого-то хана. Значит, я из угнетенного класса. Поэтому боролся с представителями крупной и мелкой буржуазии. Умел завоевать авторитет у бедняцкой прослойки — за словом в карман не лез, ухватист был, любил много ездить.
Когда страна была объята огнем войны, бил врагов, не щадя своей жизни, так необходимой торговому делу.
А когда перешел на государственное пенсионное довольствие, в интересах народа взялся за уничтожение хищных зверей в окрестных лесах.
Народ я благодарил песней курая, жена меня иной раз учила кочергой, я же Вакигу тоже не оставлял в таких случаях без должного внимания. Эх, дорогая, прости грехи мои мужицкие, да и за те прости, что не успел совершить.
И все же жили мы, не запятнав своей чести друг перед другом. Верными были супругами. А кочерга да скалка — лишь приятные воспоминания. Аксакалы аула знают — не пил я, не курил. Здоровье было дороже.
Не могу умолчать о единственном грехе своем — с бабой связанном. После того с женским полом и не якшался. Все из-за проклятого муллы Терентея получилось. В силки его, хитроумно расставленные, попал. В общем, Коткуя,
