Никколо Макиавелли. Стяжать власть, не стяжать славу - Габриэль Педулла
Самое оригинальное заявление о религии, которое мы находим в «Рассуждениях», касается ее способности побуждать людей к совершению одних поступков и к воздержанию от других (1.11 и 1.15). Страх божественной кары становится основой клятвы, и общество, которому всегда угрожает поведение эгоистичных сограждан, соблюдающих правила прилюдно, но нарушающих их вдали от чужих глаз, – кстати, во второй книге «Государства» Платона о таких упомянет афинский философ Главкон – защищено от возможных предательских действий со стороны своих членов. Таким образом, Макиавелли воспринимает религиозную веру как некую суперсвязь или метасвязь, побуждающую людей к сотрудничеству во имя общей цели, причем в некоторых случаях – даже вопреки их непосредственным личным интересам. С этой точки зрения страх перед Богом следует рассматривать как неотъемлемую часть размышлений автора о связующих узах политики.
В рамках этой концепции Макиавелли неизбежно возвращается к примеру Савонаролы, чей стремительный взлет и не менее впечатляющее падение утвердили флорентийского мыслителя во мнении о том, что век суеверий еще не прошел – ведь удалось же Савонароле уверить значительное число своих сторонников в обладании провидческим даром: «Народ Флоренции не кажется ведь ни невежественным, ни грубым; тем не менее брат Джироламо Савонарола убедил его в том, что он беседовал с Богом» (Рассуждения 1.11). Такое соображение заставляет Макиавелли дать религиозному реформатору более позитивную оценку, чем та, которую мы находим в «Государе», – настолько, что в «Рассуждениях» (3.30) он, по крайней мере частично, оправдывает монаха за то, что тот был «безоружным пророком». По мнению Макиавелли, Савонарола на самом деле понимал, что нужно вооружаться против врагов, подобно Моисею, но его последователи по глупости пренебрегли этим предупреждением.
В разгар политического кризиса многие современники Макиавелли начали усматривать в Римской церкви последний бастион, благодаря которому Италия в XV веке могла процветать. Макиавелли смотрит на это явление точно так же, как на гуманистическую культуру (другой источник гордости итальянцев, который не был сразу затронут потрясениями, начавшимися в 1494 году), и полемически опровергает общепринятое мнение, возлагая на папство вину за недавние и нынешние поражения. Слишком слабые, чтобы объединить Италию, но достаточно сильные, чтобы помешать в этом любой другой из местных держав, понтифики обрекли полуостров на вечный раскол, сделав его легкой добычей для Франции и Испании. Однако еще более сильный ущерб нанесло их откровенно безнравственное поведение, поскольку оно возбуждало в народе неверие и способствовало разложению нравов в областях, наиболее подверженных влиянию римской курии, – и прежде всего в Италии (1.12).
Макиавелли полагал, что последние поражения тоже стали итогом кризиса папства и что в будущем тому, кто попытается установить новую республику, неизбежно придется проводить религиозную реформу. Впрочем, он не питал иллюзий относительно масштабов подобной задачи. Он справедливо замечает, что опытные законодатели подобны скульпторам, которым намного легче придать форму той глыбе мрамора, которой еще не касался резец, чем той, что уже частично обработал неумелый ваятель. Поэтому Макиавелли с сожалением вынужден признать, что будущее для итальянцев выглядит мрачным. Возврата к «коренному началу» здесь явно не предвиделось – и это могло стать очень плохим предзнаменованием для тех политических реформ, которые Макиавелли хотел бы провести во Флоренции в подражание римлянам. Неужели было слишком поздно?
Как выживают республики
Если в первой и второй книгах «Рассуждений» основное внимание, как уже отмечалось, уделяется «деяниям общественных советов… как в самом городе, так и вне его» (то есть внутренней и внешней политике), то третья книга посвящена «деяниям… частных советов». Однако в ней организация различных тем представляется менее последовательной, поскольку ряд вопросов, которые рассматривает Макиавелли, не связан общей нитью рассуждений, а кроме того, он часто развивает идеи, уже присутствовавшие в «Государе». Именно по этой причине третьей книгой по большей части пренебрегают – за исключением разве что нескольких глав, например первой, где говорится о необходимости периодически возвращаться к «коренному началу». И все же анализ политических достижений Рима, проведенный Макиавелли, невозможно правильно понять, не уделив должного внимания и этому разделу.
В сущности, третья книга посвящена республиканскому управлению, и, возможно, поэтому она во многом совпадает с «Государем». По сравнению с предыдущими разделами в ней гораздо больше внимания уделяется отдельным личностям – и явно иначе говорится о войне: оставив в стороне общую политическую и военную мудрость римлян, Макиавелли подробно рассуждает о той роли, которую играли на поле боя решения военачальников. (Их часто провозглашали «императорами», хотя в республиканском Риме этот титул не давал никакой власти – их по-прежнему воспринимали как «избранных высокопоставленных чиновников».) Как указывают «Рассуждения», даже в том случае, если основы государства уже заложены и в нем созданы лучшие институты, отдельные люди все равно могут повлиять на ситуацию – и это влияние может оказаться как благим, так и пагубным. Гораций, римский поэт I века до н. э., вопрошал в своих «Одах»: «Что без нравов, без дедовских, значит тщетный закон?»[30] (Оды 3.24). Поэтому для процветания республик необходимы люди исключительной доблести – как из сильных мира сего, так и из простого народа, – и для этого нужно поощрять добродетель среди граждан через их стремление к славе, чего правители обычно избегают. Такое послание непременно пришлось бы по нраву публике, приходившей в сады Ручеллаи, и это неудивительно – ведь Макиавелли, представляя новых друзьям главы «Рассуждений», прежде всего стремился заручиться их поддержкой в реализации своего неоримского проекта и показать, что в его пронародном смешанном строе найдется место и для них.
Однако в третьей книге он неоднократно предупреждает: именно в силу своей незаурядности такие люди, в отличие от обычных граждан, слишком часто не желают подчиняться законам. Они, как правило, одержимы личной славой, а если происходят из элиты, то и престижем семьи, причем до такой степени, что те качества, которые их отличают, легко превращаются в потенциальную угрозу для государства, – если, конечно, городским властям не удается вовремя их попридержать и укротить бурное пламя их устремлений. Так или иначе, такие люди представляют собой постоянный источник опасности, даже несмотря на то, что республики и не могут без них обойтись. Поэтому, по мнению Макиавелли, сочетание выдающихся добродетелей и соблюдения правил становится одним из первейших императивов для граждан любого свободного государства, причем без исключений – в том числе и для молодых аристократов из садов Ручеллаи.
Примеры опасного честолюбия
