Джентльмен и вор: идеальные кражи драгоценностей в век джаза - Дин Джобб
Чтобы попасть в круг нью-йоркских аристократов-землевладельцев, одних денег недостаточно. Но конкретно эти кандидаты без труда сделались там своими. «Косден имел все задатки славного парня, – отмечала писательница и публицистка Винифред Ван Дюзер, – а миссис Косден была женщина редкой красоты и обаяния». Последним камушком на весах стал конный завод в Виргинии и конюшня с тремя десятками скаковых лошадей. Чистокровные английские скакуны Джошуа Косдена – включая коня, шутливо названного Снобом II, который обошелся в неслыханные сто тысяч, – были постоянными участниками скачек на ипподроме Бельмонт-Парк, где собирались все неравнодушные к лошадям обитатели Лонг-Айленда. «Любой миллионер может водить лимузин, – объясняла Ван Дюзер, – но чтобы скакать на чистокровном английском скакуне – для этого нужен чистокровный английский скакун». На карикатуре, опубликованной в 1922 году виргинской «Таймс Диспатч», Косден в цилиндре, фраке и меховых ковбойских штанах галопом въезжает на коне в самую гущу вечеринки с коктейлями, рядом с ним – Нелли на своей лошади.
Кроме всего прочего, у Косденов имелся высший светский козырь – они были на короткой ноге с членами королевской семьи.
Маунтбаттен – Дикки, как называли его друзья и родные, – привлекательностью и амбициозностью не уступал боевому Джошу. Он был высок и худощав, продолговатое узкое лицо, копна волос и широкая улыбка баловня судьбы. Он родился во владениях Виндзоров на периферии королевской семьи, а в орбите принца Уэльского оказался в 1920 году, когда попал в число сопровождавших Эдварда в турне по Австралии и Новой Зеландии. Последовавшие официальные визиты в Индию в 1921 году и Японию в 1922-м еще больше укрепили их дружбу. Маунтбаттен был на шесть лет младше принца, но, благодаря зрелости и привычке брать инициативу в свои руки, он сделался его компаньоном и наперсником. «Милый мальчик», «ближе друзей не бывает» – так принц отзывался о Маунтбаттене, а тот в свою очередь считал принца «необыкновенным человеком» и «лучшим в жизни другом». Эдварду претила роль «будущего короля». «Терпеть не могу свою работу!» – жаловался принц личному секретарю, собираясь в очередное кругосветное турне. В минуты дурного настроения, когда возникала потребность выговориться о своей «прогнившей» семье, своей «гнилой» жизни, отзывчивая жилетка Маунтбаттена всегда была к его услугам.
В самый разгар поездки по Индии состоялась помолвка юного друга принца, его компаньона, с Эдвиной Эшли, дочерью члена Парламента. У нее имелись и собственные связи с Короной. Ее дед, банкир сэр Эрнест Кассел, в свое время выступал финансовым советником Эдуарда VII, и король согласился быть ее крестным отцом. После смерти Кассела в 1921 году Эдвина унаследовала два миллиона фунтов – чуть меньше ста двадцати миллионов сегодняшних долларов – и в свои девятнадцать стала одной из самых богатых женщин Англии. Ее волосы непокорными прядями падали на лоб, и их подстригали, чтобы прическа обрамляла лицо чуть выше подбородка с ямочкой. Она была умна, элегантна и под стать жениху отличалась поразительной для своего возраста зрелостью и самоуверенностью. «В лондонском светском обществе, – писал Филип Циглер, один из биографов Маунбаттена, – она сверкала неистовым блеском, который некоторых тревожил и почти всех ослеплял». Ослепленным сильнее других оказался Маунтбаттен.
Эта пара являла собой идеальную компанию для визита августейшего гостя в Америку. В 1922 году, после венчания – где свидетелем, нужно ли говорить, выступал Эдвард, – Маунтбаттены отправились в десятинедельное свадебное путешествие по Штатам. В Нью-Йорке они ходили на бейсбол, где однажды обменялись рукопожатиями с Бэйбом Рутом[23], на Бродвее посетили «Безумства Зигфельда»[24]. Ездили в Гранд-Каньон. В Голливуде гостили у Дугласа Фэрбенкса и даже мелькнули в эпизоде у Чарли Чаплина. Чета приближенных – «близкий родственник короля Англии» и «самая богатая в мире наследница», как назвала их «Вашингтон Геральд», – пленила прессу, особенно орду одержимых принцем репортеров.
«Никто из ныне живущих не может похвастать столь полным отсутствием права на личную жизнь, – писала “Нью-Йорк Таймс” в 1924 году накануне августейшего визита. – Принца Уэльского теперь обсуждают за завтраком, как погоду». Когда лайнер с принцем на борту входил в гавань Нью-Йорка, на причальной стенке его поджидали семь десятков репортеров с камерами и вопросами наперевес.
В море газетных репортажей и заметок то и дело мелькало имя Косден. В усадьбе у нефтяного магната принц как-то раз играл в гольф. Не успев приехать на Лонг-Айленд, он отправился на ужин к Джошуа и Нелли. Однажды принц был замечен вместе с гостившими у Косденов Маунтбаттенами поднимающимся на борт яхты «Кримпер». «Вероятно, Косдены, – сообщала вашингтонская “Ивнинг Стар”, – без особой шумихи развлекали принца чаще, чем кто-либо другой». Кто-то обратил внимание, что принц проводит у Косденов едва ли не больше времени, чем в доме, где остановился, – а остановился он на вилле у промышленника Джеймса Бердена в дюжине миль оттуда.
Артур Бэрри не мог не сделать стойку на имя Косденов. Чета значилась в «Светском календаре». Они постоянно фигурировали в разделах светской хроники, которую Бэрри внимательно просматривал, разыскивая потенциальных состоятельных «клиенток». «Нью-Йорк Трибьюн» и «Нью-Йорк Геральд» докладывали ему о каждом шаге Косденов: вот они в Сэндс-Пойнте, вот устраивают прием в своих апартаментах в «Плазе», а вот садятся в личный вагон, чтобы на зиму уехать в Палм-Бич. Их дорогие украшения тоже порой попадали в новости. В одной из них Нелли Косден представляла кольцо с крупной блестящей черной жемчужиной, которую газета «Палм-Бич Пост» в статье о драгоценностях знаменитостей назвала одной из самых изящных на свете. Но даже эта изысканная вещица меркла на фоне знаменитых «жемчугов Флетчера».
Айзек Дадли Флетчер, нью-йоркский фабрикант и коллекционер произведений искусства, сделавший состояние на продаже продуктов перегонки угля, в течение десяти лет собирал одинаковые по размеру и цвету жемчужины, а потом подарил собранное из них ожерелье жене. Наряду с черной жемчужиной Нелли Косден это ожерелье слыло одним из утонченнейших в мире образцов идеальной подборки жемчуга. После смерти Флетчера ожерелье продали, предварительно разделив на две нитки по шестьсот тысяч долларов каждая (эквивалент сегодняшних девяти с лишним миллионов), и одну из них Джошуа Косден купил своей жене. Газеты тут же опубликовали фотографии Нелли Косден с внушительными жемчугами на шее – публичной декларацией богатства и статуса пары.
Леди Маунтбаттен тоже весьма нечасто появлялась на фото без хотя бы одной нитки дорогого жемчуга. Уезжая в путешествия, она бо́льшую часть драгоценностей упорно брала с собой и продолжила эту практику даже после того, как вор, забравшийся в их летний дом на острове Уайт, прикарманил кое-что из ее коллекции. Украшения – как отметил автор ее биографии Ричард Хоф – дарили ей «утешение
