Жизнь – что простокваша - Антонина Шнайдер-Стремякова
Когда она училась в третьем классе, учительница дала детям задание нарисовать лес.
С вековыми деревьями, лес Кати получился дремучим и мрачным. Среди высокой травы и разбросанных на ней цветочках стояла затерянная одинокая девочка с кошёлкой в руке. Так отложился в её подсознании тот день – рисунок впечатлял.
Судьба Юриной Оленьки, что была двумя годами моложе, беспокоила меня меньше – девочка росла в полной семье, окружённая любовью и родительской заботой, вниманием дедушки с бабушкой, родителей Ларисы; она не знала психологических надрывов.
Заботливым и любящим обществом Кати была практически одна только я. Характер – качество, получаемое от мамы с папой, но над ним можно ещё и работать, и мне хотелось через спорт развить у девочки волевые качества. Частые простудные заболевания и живость характера привели меня к мысли, что фигурное катание – то, что нужно. Поговорила с Алей.
– Если будешь водить на занятия, – согласилась она.
После тихого часа я забирала малышку из детского сада и, невзирая на бураны и морозы, отправлялась с нею во дворец спорта – благо, недалеко! По восторженно-красноречивому взгляду Кати было видно, что ей нравится большой и разноцветный коллектив. Новичок, она быстро догнала опытных и скоро заскользила не хуже других. Но, кроме катаний, что, безусловно, нравилось её живой и деятельной натуре, нужно было выполнять ещё и физические упражнения. Они казались ей скучными, и она отлынивала от них с детской смекалкой и сообразительностью: то ступня в изгибе начинала болеть, то животик, то головка.
На первых соревнованиях она заняла пятое место, но тренерша не скрывала своего недовольства, и Катя была убеждена: «Тамара Ивановна злая».
– С другими она не так. А ко мне подходит – и глаза её сразу вот такими становятся, – хмурилась она.
Я наблюдала со взрослыми в секторе и с болью чувствовала то же, что и Катя. Одни родители предлагали тренерше какие-то услуги, другие протягивали пакеты, свёртки, конверты. Мы оплачивали лишь обучение (деньги для нашего бюджета немалые!), но этого, видимо, было недостаточно.
После летних каникул Катю от занятий отстранили. Тренерша твердила: «Детей слишком много, ваша внучка – бесперспективная». Я видела другое: Катя за полгода научилась тому, чему не научились за два года многие из остававшегося большинства, но тренерша была на весь край одна – идти было больше не к кому.
Какое-то время Катя занималась на вокальной студии во Дворце Пионеров, а с осени пошла в школу. Она хорошо училась, лучше всех рассказывала стихи, но отличалась неусидчивостью. Схватывая всё на лету, девочка нуждалась в наставнике, который развивал бы её (меня она не воспринимала), но для гувернантки бюджет наш не дотягивал.
Рядом находился центр детского и юношеского творчества, в нём – вокальная студия. Руководительница за небольшую плату согласилась заниматься с Катей, и на новогоднем концерте она отличилась.
Я сидела на первом ряду в актовом зале с одной из родительниц. Когда на сцену с песенкой о пингвине вышла Катя, женщина рядом прошептала: «Надо же – артисткой родилась!» Я разбухала от гордости, жалела, что родители не видят свою дочь. Номер Кати занял призовое место, и его показывали по второй программе телевидения. «Наша артистка», – называли теперь её в школе.
После первого класса мы отдали её в музыкальную школу по классу фортепиано. Катя хорошо училась, но характера ей не хватало.
Любое новшество зажигало её и захватывало. Мама одного из её одноклассников выискивала шахматистов, и Катя попросилась в шахматную студию. Через полгода она уже решала сложные задачи и занимала вторые и третьи места.
Третий класс с оценками 4 и 5 позади. Дальше, минуя четвёртый, дети попадали сразу в пятый да ещё и к различным учителям.
Процесс адаптации проходил болезненно, а тут ещё Катя с девочкой подралась. Бабушка той девочки требовала исключить «драчунью». Аля в защиту своего ребёнка сказать ничего не смогла и, когда предложили перевести её на надомное обучение, согласилась.
Я ругала Алю, убеждала разрешить уладить дело, но она просила не вмешиваться. И девочка, предпочитавшая компании, была обречена на общество бабушки – с Катей стали заниматься на дому.
Теперь ахиллесовой моей пятой[26] была не дочь, а внучка. Что бы ни делала, мысли постоянно вертелись вокруг неё – боль и тревога за её будущее не покидали… Я разучилась смеяться и твёрдо решила уехать, если придёт разрешение на выезд. Верила, что в Германии её судьба сложится по-другому и что Аля начнёт болеть за неё так же, как когда-то болела за них я.
Сборы
Вызов пришёл. Я в срочном порядке продавала свой скарб, который с лёгкостью можно было выбросить – жалко было: всю жизнь наживался. Юра с Ларисой колебались – переговорив, однако, со знакомыми музыкантами, жившими к тому времени во множестве в Германии, тоже склонились к переезду. Ларисе было жаль больную мать, которой не хотелось расставаться с дочерью и Олей, любимой внучкой. Иза и мама отнеслись к отъезду по-разному. Иза одобряла: «Ничего не теряете», мать с отцом отговаривали.
Узнав о нашем решении, Володя начал активно оформлять родителям загранпаспорта.
В холодный февральский день, одетая во всё меховое: тёплую цигейковую шубу, песцовую шапку, меховые варежки, – я в больших мужских валенках выплясывала на базаре возле своего «магазина» – вещей Юриных и наших, – как подъехал на машине Володя. Мы срочно погрузили всё, и он увёз меня к родителям склонять их к выезду.
Девяносто двухлетняя мама сидела в постели. Её сознание работало чётко, но она плохо слышала, с трудом передвигалась, и от какого-то старческого заболевания подёргивалась у неё голова и левая рука. «Идти не сможет – её носить надо, а кому? – было первое, когда я взглянула на неё. – Зачем их с места срывать?» Папа, Иза и Володя окружили кровать, сидя на стульях, я присела на постель.
– Тоня, – плачуще начала мама, – ты вот уезжаешь, а мы? А нам что делать?
– Думаю, мама, и вам уезжать надо. Хуже не будет, – сжала я её подрагивающую руку.
Поняв, что сопровождать их никто не собирался, я обиделась и за себя, и за родителей. «Совет устроили, а отъезд не готовят. У меня и Катя, и работа в школе, и базар по выходным. Неужели не понимают?» – упрекала я мысленно Володю с Изой.
– Боюсь я… Мы ничего ещё не продавали, жалко бросать всё, – тем же голосом продолжила мама.
– А чо бросать? – вскипел Володя. – Чо бросать? Барахло это? Подумаешь – все равно всё выбросится!
– Надо уезжать,
