Жизнь – что простокваша - Антонина Шнайдер-Стремякова
Реакция моего коллектива оказалась полярной: «Одевает, как взрослую, – деньги некуда девать!» Слова отозвались во мне болью: «Радости безмятежного детства была лишена, а тут – новому пальто позавидовали! Ненависть это к чужой радости или обыкновенная жестокость?»
Не избалованная вниманием, роскошью и развлечениями, Аля проникалась жалостью ко всему, что было, по её мнению, обездолено. Жалела больных людей, бродячих кошек и собак, даже «лечила» сломанные ветки деревьев, прибинтовывая их на прежнее место.
– Это жестоко издеваться над хромым или заикающимся, да? – спрашивала она, надеясь на поддержку.
– Конечно, – соглашалась я. – Можно, например, упасть и стать калекой. Смеяться над физическими недостатками – грех. От несчастий никто не застрахован.
В четвёртом классе она обратила внимание на заикающегося красивого и рослого мальчишку – Серёжу из третьего класса. Когда он попал в санаторий, она по выходным ездила на автобусе его проведывать. Поездкам я не препятствовала – беспокоило, однако, что в сердечных делах тайн от «подружек» не держала.
Как-то ранней весной я отправилась в училище проконтролировать её учёбу. Возвращалась домой другим путём – в раздумье месила грязный и липкий под ногами снег. Над головой загромыхал по мосту поезд. Молодой солдатик высунулся из окна последнего вагона и, размахивая руками, отчаянно что-то кричал. Я прислушалась. Вдруг отчётливо донеслось: «Барна-у-ул! При-вет от Ю-ры Стремя-ко-ва!»
«Не может быть – показалось». Купе с раскрасневшимся лицом приближалось. Оно уже напротив. Я вся – сплошной локатор. «Барна-ул, привет от Ю-юры Стре-мя-ко-ова! – озорно глядело кричавшее лицо. Моё сердце учащённо забилось и устремилось за поездом, что мчался к чернеющему за городом бору, а солдат всё кричал: «Слышишь, Барнау-у-ул, привет от Стре-мя-ко-ова!»
Меня застолбило… Поезд, время и я – фантастика!.. Оказаться под мостом, где редко бываю! Голова солдатика скрылась в купе, а я всё стояла. «Думает, скучает… Женского счастья Бог не дал – материнским наградил». Лучезарность души… В тот миг я этот свет ощутила! Развод с мужем воспринимался уже, как благо, как раскрепощение от тяжёлой ноши обязательного смирения и желания угодить, – угодить, не зная, в чём.
Вскоре воинская часть отправила Юру за новобранцами на Украину, и он получил возможность на два дня заехать в Барнаул. Рассказала ему о мистическом явлении с поездом.
– Парни проездом ехали, отслужили, попросил Барнаулу привет передать. Ну, и передали, – не удивился он.
– Говорят, Бога нет, а он помог услышать твой привет.
Юра смотрелся взрослым мужчиной. Такого уже не страшно было отпускать в самостоятельное плавание, и от уверенности в его судьбе рождалась уверенность во мне. Служить оставалось ему чуть больше полугода, я молилась за его счастье.
Декабрьским субботним днём приехала Аля из города с незнакомой девушкой, что представилась Ларисой. В тёмно-коричневом пальто, пушистой шапке и длинных модных сапогах стояла она у порога. Чистое лицо с красивым разрезом миндальных глаз. Брови дугой. Пухлые губы. Тёплая одежда скрывала приятные формы – ничего лишнего. Во внешности просматривался своенравный, не лишённый сентиментальности характер. Оказалось, училась вместе с Юрой и теперь с ним переписывается. Мне весело подумалось: «Губа у сына – не дура». Приготовили чай с душицей и брусникой. «Мы тоже с травами пьём», – просто призналась она. Недолго посидели, затем вместе с Алей вышли её проводить.
Сама она, уже шестнадцатилетняя, тоже была влюблена. Это был юноша с теоретического отделения, по имени Марат. Высокий, стройный, с кудрявой чёрной шевелюрой, он часто бывал у нас. В нём чувствовался недюжинный талант и бунтующий ум. С ним приятно было беседовать – рассуждал и анализировал, как взрослый. Иногда они вдвоём отправлялись «побродить». Как-то ранней весной пошли в оживший весенними запахами сосновый бор. Марат дурачился, прыгал, пел – Аля от счастья светилась изнутри. Из-за сосен вышел улыбающийся мужчина. Она растерялась, а Марат возвёл дурачество в степень. Приседая, начал пританцовывать, припевая: «А нам все равно, а нам все равно, не боимся мы волка и совы!» Мужчина удалился – они неистово захохотали, как могут хохотать только 16– и 17-летние.
Прогуливаясь в другой раз по опушке бора, вздумали спрятаться от ветра в одном из пустых вагонов длинного товарняка. Едва забрались в вагон, состав тронулся. Марат успел вовремя выпрыгнуть – Аля не решалась. «Прыгай! Я поймаю тебя!» – бежал он внизу, у путей. Но прыгнуть не хватало духу. «Я люблю тебя! Прыгай!» – крикнул он, и она решилась. Падая, сильно ободрала руку и колено, но матери ни в чём не призналась.
Обкладываясь книгами и какими-то картами на ковровых дорожках нашего зала, они разбирали недоступные мне музыкальные «иероглифы». Когда Марат на несколько дней пропадал, Аля становилась «взрывной». Чувствами поделилась она со своей ближайшей подругой. После её откровения «подруга» зачастила к нам, а Марат стал бывать почему-то всё реже и реже.
Через какое-то время пронёсся слух, что подруга забеременела. Стараясь казаться равнодушной, Аля замкнулась, и в огромных глазах цвета тёмного каштана поселилась грусть. Жизнь «быстрой парочки», однако, не сложилась – была слишком полярной. Неудавшаяся любовь обожгла впечатлительное сердце Али.
Не зажившая ещё рана заговорила в ней с новой силой, когда газеты напечатали небольшой некролог «О трагическом уходе из жизни молодого талантливого музыканта Марата К.»
Безалкогольная свадьба
Летом Аля уехала в студенческий отряд на Украину – поздней осенью Юра, отслужив, вернулся домой и продолжил работу в той же музыкальной школе, из которой ушёл в армию. Разлука закончилась.
– Надо, сынок, учёбу продолжить, – без образования нет будущего. Я подсчитала, что каждый месяц смогу высылать тебе рублей 200–300.
– Учиться, конечно, надо, но… сам решу, как мне быть, – я уже взрослый.
– В вузах маленькие и не учатся! Всем помогают, иначе – как бы учились?
– Ты была девчонкой, а училась без помощи родителей, я парень.
– Зачем повторять мои трудности? Время тогда было другое!
– Нет, мам, не уговаривай. Я тоже буду заочно учиться. Это решено.
– Юрочка, зачем ты так?.. Я завидовала очникам – тому, что радости студенческой жизни не испытала.
– Ничего. Какие радости суждено испытать, такие и испытаю.
Щемящей болью прошлось по душе аскетичное решение. Я крепилась: судьба детей не намного, видно, радостней будет.
Мы с Юрой уходили на работу, Аля уезжала на занятия. Вечерами встречались за скромным ужином, и я с грустью замечала, что у детей начинается своя жизнь, – меня в неё впускали неохотно. Видя мрачное состояние и неприкаянность сына, ломала голову, пытаясь понять причину. Душу открыл он маме, «бабуле» своей. Оказывается, его девушка Лариса попала
